– Ты затеяла очень рискованную игру, подруга.
Гипатия с беспокойством наблюдала за тем, как Мари, склонившись над рукописью, вносит в нее последние правки. Наконец, закончив писать, она с удовлетворенным видом откинулась на спинку стула и взглянула на собеседницу:
– А что мне еще остается делать? Знаешь, эта игра в кошки-мышки мне порядочно надоела. Да, она очень сильна, но и мы кое-что можем.
– Дело не только в том, кто из вас сильнее, – возразила Гипатия.
– В чем же тогда?
– Она верит в то, что борется за то, что принадлежит ей по праву. Да, я все помню, – женщина подняла руку, чтобы предупредить попытку Мари возразить, – но и ты не забывай о том, что твоя соперница безумна. Причем ее безумие – самое коварное. Нет никого опасней влюбленной женщины, ты должна это понимать. А она любит, это факт. Бертран стал для нее смыслом жизни. Отнимешь его – и она погибнет. Поэтому битва будет страшная, до последней капли крови.
– Я готова к этому. – Девушка решительно сдвинула брови. – Вся ее жизнь – бред, который она придумала и в который сама же поверила. И мне все равно, насколько сильны и искренни ее чувства.
– Ты можешь сколько угодно отрицать очевидное, но в конечном итоге выбор все же будет за Бертраном.
– Ты сомневаешься в том, что он предпочтет меня? – удивилась Мари.
– Тебя он почти не знает, милая. – Гипатия с сожалением покачала головой и задумчиво посмотрела на рукопись, которую девушка держала в руках. – Сколько вы были вместе – год, два? А с ней он уже несколько веков. И все это время его любовь подпитывалась чувством вины – ведь Бертран искренне считает, что все произошедшее с ней является следствием решения, которое он когда-то принял.
– Да, но он пытался спасти меня, понимаешь? Меня! И ему это удалось бы сделать, если бы проклятая ведьма не влюбилась в него. Ты можешь представить себе, каково это – жить вдали от человека, который пожертвовал всем ради тебя, но чья жертва оказалась напрасной? Это чудовищно!
– Почему же напрасной? – Гипатия подошла к расстроенной Мари и положила ей руку на плечо. – Я не люблю, когда говорят, будто все, что ни делается, делается к лучшему, но в вашем случае это так. Если бы все прошло гладко, что было бы дальше?
– Что?
– Девочка моя, он вообще-то ради твоего спасения продал душу. Ну, прожили бы вы отпущенные вам – сколько? – сорок – пятьдесят лет, а дальше что? Ты оказалась бы в одном мире, он – в другом. А так спасения нет, значит, и сделка недействительна. Ведьма вынуждена скрываться, потому что понимает, что нарушила правила. У нее нет сторонников ни с одной, ни с другой стороны. Мне даже немного ее жаль.
– Жаль?! – негодующе воскликнула девушка.
– Совсем чуть-чуть, – поспешила уточнить Гипатия. – И только гипотетически. На деле я ее осуждаю, конечно.
– Хорошо. – Мари на мгновение закрыла глаза, а когда открыла их, то рукопись, которую она только что держала в руках, превратилась в пыль и рассыпалась. – Что сделано, то сделано. Обратного пути нет, я приняла решение.
– Что ты имеешь в виду?
– Пока рано об этом говорить. – Если все получится так, как я задумала, то наша главная битва может закончиться, так и не начавшись. Как видишь, я никого не вовлекаю в войну против воли.
– Только Бертрана.
– У него будет выбор. К тому же он находится едва ли не в самой безопасной позиции. Ведь каждая из нас сделает все возможное для того, чтобы с ним ничего не произошло.
Гипатия, которая никогда не одобряла такой болезненной зависимости от мужчин, тем не менее искренне сочувствовала Мари. Когда та провела Карла сквозь стены, ей показалось, будто девушка обезумела от бесконечного ожидания и решила закончить свои страдания, просто поместив любимого рядом с собой. Но теперь она поняла, что ошибалась – ее подруга оказалась куда более тонким тактиком, чем она предполагала. И тем не менее она не видела положительного исхода этого затянувшегося противостояния двух влюбленных женщин.
Карл чувствовал смертельную усталость. Воспоминания обрушились на него всем своим весом, придавив к земле и не позволяя подняться. Все люди, с которыми он сталкивался прежде, давно мертвы, а те, с кем он был знаком в этой жизни, оказались всего лишь статистами на пути, который приготовила для него его жена. Любила ли она его – или того, кем он был когда-то? И каким он был? Дубинин сомневался в том, что воскресил себя прежнего – слишком много в нем было от нынешнего Карла, журналиста-неудачника без перспектив и планов на жизнь.
В первый момент он почувствовал невероятный прилив сил – то, о чем он втайне мечтал, сбылось, и его жизнь приобрела потрясающую значимость. Многие исторические личности показались ему мелкими по сравнению с собственной персоной. Но по мере того, как память прояснялась, становилось ясно, что нести такой груз невероятно трудно, особенно если сопереживать тем, у кого нет его дара – сгорать и возрождаться. Молодой человек горько усмехнулся про себя: а был ли дар? Или это проклятие? То, что сначала показалось ему великой благодатью, теперь воспринималось не иначе как испытание жизнью, которой не было видно конца.
– Милый, о чем ты думаешь? – Ирица прильнула к Бертрану и закрыла глаза, замурчав, как кошка.
– Так, обо всем и ни о чем, – неопределенно ответил Карл, рассматривая помещение, куда привела его та, которую он теперь называл женой. Он наконец понял, что ему напоминала комната, – примерно так выглядело жилище Марии Степановны, когда он впервые с ней встретился. На фоне современно обставленной квартиры то тут, то там яркими пятнами проступали артефакты, относящиеся к самым разным эпохам: здесь Рубенс соседствовал с Дали, а первое издание «Мцыри» было небрежно брошено на резной столик работы неизвестного автора. Дубинин знал все это, потому что помнил, как сам собирал крупицы своей жизни – они были крючками, которые позволяли ему не выпасть из реальности и остаться самим собой.
– Я сохранила все твои вещи. – Ирица увидела, что Карл рассматривает комнату, и улыбнулась. – Можешь проверить – ничего не пропало. Тебе нравится?
– Конечно, любимая, спасибо тебе, – ответил он, стараясь сделать так, чтобы его голос звучал как можно ровнее и приветливее. Однако у него это, по всей видимости, плохо получилось, потому что Ирица вдруг отстранилась и с тревогой на него посмотрела.
– Ты не похож на себя, – тихо проговорила она. – Не забывай, что я все чувствую. Расскажи мне о том, что у тебя на душе.
– На душе? А она у меня есть?
– Почему ты так говоришь? – Ирица сжала губы, отчего ее лицо приобрело жесткое и даже злобное выражение.
– Я всегда полагал, что душа – это что-то неощутимое, то, к чему человек не может прикоснуться. А у меня сейчас внутри есть то, что рвет меня на части. Это не может быть душой, скорее внутренний демон. Я говорю глупости, прости меня.
– Да, – кивнула девушка, глядя в сторону. – Я думала, что наш отдых пойдет тебе на пользу, но, похоже, ошиблась. Ты все так же болен, как и прежде. Тебе нужны эти переживания. Ты без них не представляешь жизни. Я ведь знаю, о чем ты думаешь сейчас. Но зачем? Что для тебя все эти люди, которые давно истлели в своих могилах? Ты ведь здесь, со мной!
