– Надеюсь, вы все же решите провести первые несколько дней здесь, и прошу простить моего секретаря – он иногда немножко торопится, – заключил Председатель. Секретарь, стоявший рядом с ним, дернулся, как от удара.
Лотта Коллиандер кивнула и молча села, но едва Председатель отвернулся, она, словно защищаясь, скрестила руки на груди.
– А теперь пройдемся по расписанию ближайших двух суток.
Секретарь потянулся за стопкой черных папок с написанными на них именами и начал раздавать их. Председатель продолжал:
– Все, что вам надо знать, находится в папках, которые вы сейчас держите в руках. Они содержат личную информацию, так что не разбрасывайте их по всему дому. Завтра вас разделят на группы, и вы начнете выполнять здания, большинство – теоретического характера, но некоторые, я бы сказал, более… практические? Более подробную информацию вы найдете в папках. Остаток сегодняшнего дня вы можете посвятить знакомству друг с другом – полезное дело, учитывая ваши завтрашние задания, так что не упускайте случая. Сегодня вы ужинаете вместе, еда и напитки находятся на кухне на этом же этаже, а также в примыкающем к нему винном погребе. На кухне же вы найдете запас продуктов на несколько дней, и поверьте, мы вас основательно побаловали. Никто не уедет отсюда голодным, но готовить придется самостоятельно – смотрите на это как на упражнение по сотрудничеству! А теперь… – Председатель повернулся к секретарю – …нам пора возвращаться на материк.
Я не пошла к причалу с остальными, а осталась в салоне. В окно я видела, как Председатель вместе с Франциской и фон Постом прошагали к лестнице, ведущей к причалу. Насколько я могла судить, исходя из своего короткого знакомства с ними, они опять жаловались на условия. Франциска мелко семенила в черных сапожках на высоких каблуках, и казалось, что ветер вот-вот подхватит ее, поднимет в воздух и понесет над морем. После первой группы появились секретарь с Катей. Полковника и обидчивого кадровика Лотты нигде не было видно.
– Значит, ты здесь.
Я не услышала, как он подошел сзади. Рефлекторно обернулась. Генри смотрел на меня со своим обычным нейтральным выражением.
– Ты тоже. Давно не виделись! Как ты?
Генри проигнорировал мои любезности.
– Думаю, остальным не обязательно знать, что мы знакомы.
Он сунул руки в карманы брюк и посмотрел в окно поверх моей головы, все с той же невыразительной миной. Тон у него был будничный, словно мы просто болтали о пустяках.
– Почему?
– Это даст нам преимущество, тебе так не кажется?
– Ты о чем?
Генри рассмеялся, блеснув ровными белыми зубами, и повернулся ко мне.
– Ты что, никогда не играла в “Стратегию”? Тайные союзники – это же альфа и омега.
– Значит, мы должны образовать секретный альянс – ты и я?
– Думаю, да.
Генри взглянул мне прямо в глаза.
Однажды, в детстве, я получила открытку от Нур – яркую переливающуюся открытку: шезлонг на берегу. Если наклонить открытку под определенным углом, в шезлонге появлялся счастливый кот в солнечных очках, с поднятой в веселом приветствии лапой. Генри был как такая открытка – понаклоняй слегка, и картинка изменится, ты увидишь что-то, чем трудно управлять, но оно покажется, только если смотреть в нужную минуту и под нужным углом. И совсем как раньше, когда мы работали вместе и он иногда показывал отблеск своего тайного “я”, у меня в груди взмахнула крыльями маленькая бабочка.
– Хотя, – Генри снова повернулся к окну, – ты, может быть, мне не доверяешь?
У меня пересохло во рту; я помолчала, думая, как лучше ответить на такой вопрос.
– Да нет, – сказала я через пару секунд, – доверяю.
– Значит, вот и наш секретный альянс, – заключил Генри все тем же легким тоном, словно сам не знал, шутит он или нет.
– Ладно.
Я вытянула вперед большой палец. Генри коротко рассмеялся и протянул свой палец. Мы чуть торжественно соединили пальцы в знак нашего союза, а потом Генри убрал правую руку в карман и продолжил молча смотреть в окно. Я так и стояла рядом – и тоже смотрела в окно, думая обо всем, о чем я никогда не смогу ему рассказать. Наконец я не удержалась и спросила:
– И что означает наш тайный пакт?
Генри не отрывал взгляда от серого моря, где, мы видели, катер с Председателем и секретарем на борту уже разворачивается к материку.
– Посмотрим, – ответил Генри. – Посмотрим.
Извинившись, я заторопилась к себе в комнату. Там я, не разуваясь, улеглась на кровать и уставилась в потолок. Все выходило еще непонятнее, чем я думала. Держаться подальше от Генри представлялось мне самым безопасным, но и самым трудным, а может, и не самым разумным. В его словах была какая-то правда – кажется, я попала в ситуацию, где мог понадобиться союзник, и если я хочу в ближайшие несколько часов казаться настоящим участником группы, то лучше всего подыграть Генри. Но в Генри было что-то, отчего я вела себя, как страдающий от нехватки внимания ребенок, который готов плясать со штанами на голове, лишь бы на него посмотрели. Я понимала, что с Генри у меня так было с того самого электронного письма. Каждый раз, когда я заговаривала с Генри, я начинала придираться к себе. Не занудный ли у меня голос? Достаточно ли я весела? Говорю слишком много? А может, слишком мало? Рядом с ним я теряла способность быть нормальной, потому что не знала, какой он меня видит. Может быть, я никогда не знала этого по-настоящему и, может быть, именно поэтому не могла избавиться от мыслей о нем.
Я потянулась за папкой, которую дал секретарь. В ней оказалось сорок абсолютно чистых листов бумаги. Какое-то время я таращилась на них. Неужели такие же папки получили и остальные гости? Потом я достала из сумочки ручку и какое-то время записывала все, что мне уже довелось узнать из документов, которые секретарь заставил меня заучить наизусть. А потом я добавила собственные наблюдения, сделанные во время встречи перед ужином. Я извлекала из памяти все возможные подробности: интонации, взгляды и мои собственные мысли – то немногое, чему удалось застрять у меня в памяти. Работая, я поняла две вещи. Первая – насколько не похожи друг на друга собравшиеся здесь люди. Я и раньше думала, что общество подобралось своеобразное, но теперь поняла это со всей очевидностью. Ни Председатель, ни секретарь так и не сказали, для какой работы отбирают этих людей и в чем она состоит, но трудно было представить себе, что есть в мире должность, для которой подходили бы все эти люди. Телеведущая, старый военный, руководитель предприятия, марафонская бегунья, она же – звездный кадровик… Потом мне пришло в голову, что общая черта у них все же есть. Они все привыкли контролировать, и контролировать других. Я поняла наконец, как в эту компанию вписывается Генри. Это привело меня ко второму прозрению: в материалах, которые мне разрешили просмотреть в кабинете секретаря, о Генри не было никакой информации. Никакой информации, которая, на мой взгляд, соответствовала бы его биографии. Так что я знала не больше и не меньше, чем знала о нем раньше. В этом, конечно, заключалась определенная сложность, но больше, чем что-либо иное, меня интересовало, что это значит. Его добавили в группу позже? Есть ли иное объяснение? Почему я получила информацию не обо всех участниках? От этих мыслей у меня основательно испортилось настроение. В самом низу своего рукописного протокола я приписала: “кто он? зачем он здесь?” – и жирно подчеркнула эти слова.
