– А что ты слыхал про Петра Алексеевича Романова?
– Про Петра Первого! – воодушевленно начал Павел. – Ты славно царствовать будешь, шведов разобьешь, Санкт-Петербург на Неве построишь, флот в России создашь и вообще, – замялся парень, не зная, что еще сказать, – тебя во все века помнить будут.
Глаза Петра, слушавшего эти слова, явно заблестели.
– Уважил, уважил, – заметил он, – твои бы слова да Богу в уши.
В это время двери распахнулись, и в комнату вошли Алексашка и Ботало.
– Все обыскали, нету там стула, – бодро отрапортовал Ботало.
– Как нету? – гневно нахмурил брови Петр. – Ты же говорил, что в лесу оставил.
– Тогда было, сейчас нет.
– Это как это нет? Кто взял? Или ты место перепутал?
– Никак нет. Место есть – стула нет.
– Слушай, – повернулся Петр к Павлу, – он говорил, где тебя встретил, стул был какой-то, не нашенской работы. Так это?
– Не стул, а кресло, – заволновался Павел. – Вернее, даже машина времени, так это ее потеряли, что ли?
– Да вот этот остолоп говорит, что боле его там нет.
– Петр Алексеевич, государь, – горячо заговорил Павел, собирая все титулы собеседника, – его обязательно найти надо. Если утащил кто любопытный, большую беду наделать может. Ведь я на нем и приехал сюда к вам.
– На стуле? – Брови царя удивленно поднялись вверх.
Павел согласно закивал.
– Слыхивали? – грозно спросил Петр, оборачиваясь к вошедшим. – Носом землю ройте, все кругом обыщите, но без стула чтобы не смели мне на глаза показываться. Так-то с ними! – обернувшись и весело подмигнув Павлу, заметил Петр, когда дверь закрылась. – Теперь найдут. А чуть слабинку дать, на шею готовы сесть и ножки свесить. Ты давай-ка мне про этот сундучок поведай. Зело любопытство разбирает, что за штуковина такая.
– Это магнитофон, – пояснил Павел, – чтобы музыку слушать.
– А, так это шкатулка музыкальная, видал такие, только другой работы.
– Можно считать, что шкатулка, – согласился парень, включив магнитофон на минимальную громкость.
Петр вздрогнул от раздавшихся звуков и с любопытством следил за манипуляциями своего гостя.
– Знатная штуковина, – заметил он, – только не музыка это.
– Это смотря на чей вкус. Но магнитофон не только это может, – осенило вдруг Павла, – он и речь записать может.
– Это как? – не понял явно заинтересованный диковиной Петр.
– Ну-ка, отдай какой-нибудь приказ, – включая запись, попросил Пашка.
– Кому?
– Да хоть кому, только чтоб громко и с чувством.
– Ляксашка! – начал орать Петр.
К его удивлению, дверь отворилась, и на пороге появился денщик.
– Ты здесь? – Тут Петр не на шутку осерчал. – Я ж тебе сказывал, чтоб без стула ноги твоей здесь не было. Запорю, сгною заживо, пошел вон, пес шелудивый. Так-то царского приказа слушаешь? Выполнять, что говорено! Живо!
Меншиков, поначалу захотевший было оправдаться, пулей вылетел за дверь.
Павел выключил магнитофон, а Петр, отдуваясь, сел на скамью, еще остывая от вспышки гнева. И вдруг снова вскочил со скамьи.
«– Запорю, сгною заживо, пошел вон, пес шелудивый», – раздалось его голосом из магнитофона. А оттого, что Павел добавил звука, эффект был потрясающий. Петр оторопело замер на месте, глядя то на магнитофон, то на хохочущего парня. Наконец пришел в себя и, утерев со лба пот, возбужденно усмехнулся.
– Про птиц диковинных я слыхал, попугай зовется. Но чтобы какая-то шкатулка могла повторять, да еще голос подстраивать, – такого нет, не слыхивал. Ишь, чего только не удумают иноземцы.
– Да не иноземцы, – все еще веселясь, заметил Пашка, – это у нас, в России, сделано.
– Ишь ты, – удивленно покачал головой Петр. – Знать, и у нас мастера есть. – Он ненадолго задумался. – Да есть же, есть, конечно. Только дать им возможность дело наладить. Чтоб не богатый, знатный, родовитый, но глупый стоял во главе этого дела, а пусть низкий, но головастый да мастеровой. Ото сна надо пробудить Россию. А знаешь, – загорелся он пришедшей в его голову мысли, – пойдем я тебе свое хозяйство покажу.
– Так ночь же, – возразил Павел.
– Ну и что? Почивать хочешь?
– Нет, нет.
– Так идем!
Взяв факел, Петр пошагал впереди.
– Ты с кузнечным ремеслом знаком? – порывисто идя и не оборачиваясь, спросил Петр.
– Видел только.
– Чего видел-то?
– Кузницу.
– Сейчас я тебе свою покажу.
Петр и вправду привел его в кузницу, скинул кафтан, раздул в горне огонь. Причем глаза его в это время радостно сияли. Затем надел кожаный фартук, щипцами раскалил в огне какую-то заготовку и показал Павлу на тяжелый молот.
– Бери.
Тот взял его, а Петр начал небольшим молоточком постукивать по заготовке. Павел стоял, не зная, что ему делать.
– Чего стоишь, олух? – закричал Петр. – Бей, говорю! – И он еще раз требовательно постучал по заготовке.
Павел размахнулся и что было силы вдарил, метя по тому месту, куда показывал государь. Но по неопытности и от волнения промазал. Удар пришелся совсем рядом, и молот лишь отбросил заготовку.
– Длань отсушил, черт косорукий! – закричал Петр, тряся клещами. – Пшел вон, бездельник! Запорю! – орал царь, а растерявшийся Павел виновато стоял, опустив голову.
Постепенно гнев государя остыл.
– Не тужи, не боги горшки обжигают. – И добавил: – Да и я хорош, сразу к молоту тебя допустил. Да уж больно руки зачесались, когда сюда пришли. Идем дальше, я и другое тебе покажу.
Вместе с царем Павел обошел столярную, плотницкую мастерские, типографское помещение, осмотрел оборудование каменщиков. Все это Петр показывал, не скрывая своей гордости. Знай, мол, наших. Причем, как понял Павел из рассказа, сопровождавшего этот осмотр, царь не только организовал эти мастерские, но и сам был в них прилежным учеником.
– Так это что, – не выдержал он и задал интересующий его вопрос, – ты сам-то, государь, и каменщиком, и плотником, и кузнецом выучился?
– И типографом, и столяром, и часовщиком, – смеясь, ответил юный царь. – Я тебе утром на главной башне нашей крепости часы с боем покажу. Восемь колоколов затащили, то-то потеха была.
– Слушай, да не царское же это дело, – удивился Павел, – камни класть да молотом стучать. Был бы я царем, нашел бы себе дело позабавнее.
– Не те речи говоришь, Павел, – нахмурив брови, прервал его Петр. – Отстаем мы от Европы. Сам вишь, какие штуковины они наловчились делать – голосом человечьим говорят. А корабли, а мануфактура, а кожевенное дело… Почитай, везде обошли. Учиться нам надо. И работать надо, не жалея дланей своих. Многому еще учиться надо, сам вкалывать буду и других работать заставлю. Не для себя – для славы российской живем. Мы вот здесь, – продолжил он, – крепость отстроили. Днем штурмуем, планы разрабатываем. Софья думает: играет, мол, и бог с ним. Не игра это, не игра. У меня тут не по родовитости отличают, а по мастерству да умению. Я сам в своих полках с барабанщика начинал. Лексашка Меншиков низкого происхождения, несмотря что увалень, расторопен, услужлив, изворотлив, хитер. Люб он мне. Пусть низкого происхождения, а придется – и генералом его сделаю.
