Старик опустил подбородок и взглянул из-под белоснежных упругих бровей на человека в черном. Он был очень опрятный старик, неестественно опрятный в своем костюме, пусть и поношенном. Выговор его свидетельствовал о добротном образовании.
— А ведь это мой мяч, джентльмены.
Все по-прежнему молчали. Старик снова издал глуповатый тревожный смешок.
— Virginibus puerisque!
[14]
Человек в черном прижимал мяч к груди и смотрел поверх него на старика. Сим видел только неизувеченную сторону его лица, неповрежденные глаз и ухо. Правильные черты, даже привлекательные.
Старик заговорил снова.
— Джентльмены, если вы связаны с Министерством внутренних дел, то мне остается только заверить вас, что этот мяч — моя собственность и что детям, стоящим за моей спиной, не причинено никакого вреда. Расставим все по местам — у вас против меня ничего нет. Поэтому, пожалуйста, отдайте мне мой мяч и ступайте своей дорогой.
Сим заговорил:
— Я знаю вас! Много лет назад… в моем магазине! Детские книги…
Старик перевел на него взгляд.
— Ах, так мы, выходит, старые знакомые? В вашем магазине? Ну так позвольте сказать вам, сэр, в наши дни платить приходится сразу, никто не дает кредита. Я расплатился! О да, я расплатился сполна! Не за ваши книги, но за свою жизнь, если вы понимаете. Ах вы не понимаете меня? Спросите хотя бы у мистера Белла. Это он вас привел сюда. Но я расплатился, и никто из вас не имеет права требовать от меня больше. Отдайте мне мяч! Я его купил!
С человеком в черном что-то происходило — вроде медленных конвульсий, от которых мяч трясся на его груди. Его рот раскрылся.
— Мистер Педигри.
Старик вздрогнул, уставился на оплавленное лицо, присмотрелся, склонив голову на бок, и как будто бледная кожа с левой стороны лица была прозрачной, обшарил его взглядом — от искривленного рта до искалеченного уха, не полностью скрытого волосами. Глаза старика вспыхнули яростью.
— Я тоже узнал тебя, Мэтти Вудрэйв! Это ты!.. Ты все испортил тогда, много лет назад, наглый жестокий урод! О, я узнал тебя! Отдай мне мяч! У меня ничего нет, но… Это ты во всем виноват!
Снова конвульсия, на этот раз разрешившаяся скорбными и гневными словами:
— Знаю.
— Вы слышали его?! Будьте свидетелями, джентльмены, я призываю вас! Видите? Он погубил человеческую жизнь, жизнь, которая могла быть такой, такой прекрасной…
— Нет.
Это слово глухо проскрежетало, произнесенное органом, не приспособленным к речи. Старик буквально прорычал:
— Отдай мне мяч, отдай мне мяч!
Но вся поза стоявшего перед ним человека, крепко прижимавшего мяч к облаченной в черное груди, означала отказ. Старик зарычал снова. Оглянувшись, он вскрикнул, как ужаленный, — дети уже разбежались, разбрелись и смешались с другими компаниями, игравшими в парке. Старик выбежал на опустевшую лужайку.
— Томми! Фил! Энди!
Человек в черном обернулся к Симу, глядя ему в лицо поверх мяча. С величайшей торжественностью он протянул обеими руками мяч, и Сим понял, что должен забрать его столь же церемонно. Он даже слегка поклонился, принимая мяч в обе руки. Человек в черном развернулся, направился за стариком и, словно зная, что они идут за ним, сделал, не оглядываясь, запрещающий жест одной рукой — оставайтесь на месте.
Они провожали его взглядом, пока он не исчез за туалетом. Сим обернулся к Эдвину.
— Что все это значит?
— По крайней мере, кое-что мне ясно. Этого старика зовут Педигри.
— Я же говорил тебе, да? Он воровал детские книги.
— Ты обращался в суд?
— Я предупредил его. Мне все было ясно… Он использовал книги как приманку, старый, старый…
— С кем не бывает.
— Не гневи Бога. У тебя никогда не возникало желания приставать к детям, да и у меня тоже.
— Что-то он там очень долго…
— Зашел облегчиться, чего тут такого.
— Если только не поцапался со стариком.
— Исключительно гнусная личность. Надеюсь, мы больше его никогда не увидим.
— Кого?
— Старикана… Как ты его назвал — Петтифер?
— Педигри.
— Ах, Педигри… Мерзость!
— Наверно, стоит пойти поглядеть…
— На что?
— Может быть, он…
Эдвин потрусил по лужайке к туалету. Сим остался ждать, чувствуя не только нелепость происходящего, но и отвращение, словно мяч в его руках был какой-то пакостью. Он соображал, что делать с мячом, и воспоминание об опрятном старике с его отвратительными склонностями заставило его поморщиться про себя. Он попытался думать о чем-нибудь чистом и приятном, вспомнил дочурок Стэнхоупа, таких милых, таких благовоспитанных! Что за удовольствие было следить, как они растут; но сколь бы женственны они ни стали, ничто не может быть обворожительней детской хрупкости, той красоты, от которой хочется плакать… Конечно, из них не вышло то, что должно было выйти, но в этом столько же вины Стэнхоупа, сколько их собственной, а ведь Софи и сейчас осталась такой симпатичной и дружелюбной… Доброе утро, мистер Гудчайлд, как поживает миссис Гудчайлд? Да что вы говорите! Да, сестренки Стэнхоуп словно освещали Гринфилд своим ореолом!
Эдвин вернулся.
— Его нет. Исчез.
— То есть ушел. Не преувеличивай. Там, среди лавров, есть выход на дорогу.
— Их обоих нет.
— Что же мне теперь делать с мячом?
— Я думаю, оставить пока у себя. Вернем при следующей встрече.
— Ладно, мне пора.
Они вместе зашагали к воротам по гравийной дорожке, но не прошли и пятидесяти ярдов, как Эдвин остановился.
— Это было где-то здесь.
— Что?
— Забыл? То, что я видел.
— А я — не видел.
Но Эдвин не слушал его. У него отвисла челюсть.
— Сим! Я все понял. Да-да, все сходится! Я продвинулся на шаг к полному пониманию… если не того, кто он такой… то того, что он делает, и как делает… Этот мяч, пролетевший мимо или насквозь… Он пропустил его. Он зная, что это не тот мяч.
ГЛАВА 13
Рут капризничала. Такого с ней почти никогда не случалось, ибо в целом она была женщиной рассудительной; но сейчас она простудилась и лежала в постели с температурой. В магазине по мере надобности оставалась хозяйничать девушка. Сим нервничал, когда оставлял ее одну, но ему то и дело приходилось носить наверх горячее питье и уговаривать Рут выпить его. Всякий раз как он поднимался к ней, его задерживали ее капризы. Она лежала на своей половине двуспальной кровати, где поколение назад были зачаты их дети. Ее глаза были закрыты, лицо блестело от испарины. То и дело она начинала бормотать.
