Все было понятно без слов.
— Ты никогда не думал о влечении между нами. — Слова лились сплошным потоком, но изнутри они раздирали ее и причиняли невыносимую боль. — Так боялся, что брак тебя поработит. Мы никуда не ходили, а если по случайности встречались с твоими знакомыми, ты даже не считал нужным нас познакомить. Не то чтобы ты игнорировал ту часть информации, где говорилось обо мне как о твоей жене. Ты игнорировал меня как часть своей жизни.
Его молчание оставило еще один шрам на сердце.
— Ты не позволил мне сменить статус в социальных сетях; сказал, что хочешь владеть мною единолично. А сам каждый день уходил на работу, оставляя в одиночестве в квартире, где даже трогать ничего нельзя было.
Молчание. Шрам.
— Ты говорила, что пишешь статьи для отца. Почему я никогда не видел их?
Хватит унижений. О том, как относился к ней отец, она рассказывать не будет.
— Еще до брака ты планировал развод. Поэтому ты составил этот контракт. Тебя заботило только, как свести к минимуму ущерб твоей репутации. Ты не вложил в наши отношения ничего, кроме денег, которые я забрала. С твоей стороны это было точно таким же расчетом. Мой уход нанес удар твоему эго, но никак не твоему сердцу. Скажи, что я ошибаюсь, давай.
Как бы ей хотелось услышать, что это было не так. Что хотя бы какая-то доля романтики в его отношении присутствовала.
— Хорошо. Ты права. Я знал, что это ошибка, еще когда мы произносили клятвы.
Как больно. Ну почему она не умерла на улице? Это было бы лучше, чем вот так страдать.
— Что ж, поздравляю. Твоя маленькая грязная тайна теперь известна. Я одна из многих твоих ошибок, да? Ничего уникального или особенного.
— Так сложно вовремя остановиться? А ведь когда ты расторгла брак, у тебя это получилось.
— Ты начал первый.
— Муж имеет право спросить, что случилось с деньгами меньше чем за месяц.
— Ты говорил, тебе все равно. Ты ничего не хотел знать о моей жизни — как не хотел делиться подробностями своей. И я перестала пытаться себя обмануть. Наш брак был построен на чистом расчете, так что, предложив его расторгнуть, я сделала тебе одолжение.
— Можно и так сказать.
— И я пытаюсь сделать это одолжение снова, но ты меня удерживаешь. Зачем?
— Потому что ты мне должна. — Он с такой силой вцепился пальцами в подлокотник кресла, словно она должна была его от чего-то удержать.
— Я многим должна, дождись своей очереди.
Звуки лифта заставили их прервать перепалку, но напряжение было разлито в воздухе. Из разъехавшихся дверей показался привлекательный мужчина в сшитом на заказ костюме, на котором блестели растаявшие снежинки. Гладковыбритый, спокойный и уверенный, он казался совершенно не озадаченным присутствием в гостиной сиротки в больничной пижаме.
— Вы, наверное, Имоджен. — Он говорил с теплым итальянским акцентом. — Не вставайте. Витторио Донателли. Витто, per favore.
— Тебе Гвин написала?
— А фотографы проинформировали, что Имоджен — твоя жена. Congratulazioni. — Он жизнерадостно улыбнулся. — Они попросили дать комментарий, и я сказал, что очень счастлив за тебя.
— Издеваешься? — Казалось, еще немного — и Тревис взорвется.
— Я ничего не говорила.
— Тебе и не нужно было.
— Паспорт просрочен, студенческий я давно потеряла. Иногда одного удостоверения личности не хватает. Да кого вообще волнует, за кем я была замужем? Я никто, да и ты лишь один из множества нью-йоркских бизнесменов.
Мужчины обменялись взглядами, и она вспомнила о Гвин.
— Она тут ни при чем, — сказал Тревис.
— Я поговорю с ней, но ты ее знаешь. — Улыбка Витто погасла, и он направился наверх.
— Клянусь всем на свете, я не хотела становиться частью этого спектакля и отказывалась от любых просьб об интервью.
— Почему я должен верить, что ты думала о ней?
И о нем. Но зачем пытаться его убедить?
— Я не могу тебя заставить. Ты либо веришь, либо нет.
Даже потерпеть поражение в борьбе за социальные блага было не так больно, как видеть его недоверие.
— Это ты виноват, что о нашем браке узнали — наверняка тебя видели, когда ты перевозил меня в другую больницу и улаживал все дела по своему золотому телефону. Оставил бы меня там, где я изначально лежала.
— Это прошлогодняя модель. Уже вышла из продажи.
— Да какая разница. Все равно из-за тебя я кажусь важной птицей. Мне это не нужно.
— Давай отвлечемся от обвинений и подумаем о последствиях. Теперь ты действительно у меня в долгу. — На его лице не читалось никаких эмоций. — Это разойдется по всем новостным сайтам вместе с информацией, когда мы поженились и расстались.
Несмотря на слова об одолжении, ей все равно было стыдно, что она инициировала развод. Но он согласился на это с таким высокомерием, что стало ясно: если влечение и было, от него ничего не осталось. Она целиком и полностью отталкивала его.
С тех пор Имоджен мечтала только о том, чтобы вернуть ему деньги и смягчить его мнение о себе. Впрочем, с детства она знала, что это не работает.
— Скоро позвонит отец и захочет узнать, правдивы ли новости.
— Что ты хочешь от меня?
— Не вздумай снова выставить меня на посмешище.
Какое унижение. Так она чувствовала себя только в тот день, когда хотела рассказать о бизнесе отца и их ужасных отношениях, но поняла, что Тревису наплевать на причины, на ее страдания. Он уже решил для себя, что она транжира, и больше его ничего не волновало.
— Вот что ты сделаешь. — Слова царапали кожу. — Ты скажешь, что наш брак — ошибка молодости, и мы расстались, как только осознали это. После смерти отца ты занялась благотворительностью, что и привело тебя в бедный квартал. Я подтвержу это пожертвованием, и мы сделаем вид, что решили попробовать еще раз и забыть обо всех разногласиях. А ты будешь вести себя как хорошая жена.
Ей словно снова запретили выходить из комнаты. Но и это унижение она проглотила.
— Это все?
— Если не хочешь пойти по стопам своей соседки, будешь в точности выполнять мои указания.
— Разве не забавно, что, когда мы были женаты, ты стыдился об этом сказать, а сейчас, когда мы в разводе, представишь меня своим друзьям и семье?
— Меня это очень раздражает. Но кот выпрыгнул из мешка, так что остается причесать его, надеть симпатичный ошейник и не допустить, чтобы он поцарапал мебель.
— И каким-то образом это покроет мой долг.
— Не увеличит его.
Сомнительно.
Уже не первый месяц пространство вокруг словно сжималось. Не первый год. Никаких вариантов. Словно она в ловушке, и ей не остается ничего, кроме того как сжать руки в кулаки и пытаться дышать.
