Об этом знала я, об этом знал он.
И то, что ночью это был только секс без изощренной пытки безжалостным удовольствием, говорило лишь об одном — Адзауро просто меня хотел, меня, а не правду.
Но теперь, когда удовлетворен был голод по мне, а следом и насущный голод остатками остывшего ужина…
— Мне показалось или ты хочешь мне что-то рассказать? — ироничный, многозначительный, влюбленный, но абсолютно неумолимый взгляд яторийского социопата и усмешка такая, ни разу ни на что не намекающая.
Твою мать!
Я села, прикрываясь даже не покрывалом — его рубашкой, ничего другого тут не было, а до спальни мы так и не добрались. Глянула на Чи — мой монстр всем своим видом выражал, что он весь одно сплошное внимание.
— Сволочь! — высказала я.
— Интересное начало исповеди, нестандартное я бы даже сказал. Но ты продолжай, я слушаю, — съязвил он, вернувшись к поеданию давно остывшего ужина.
Гад монструозный.
— Что ты знаешь об ИсКинах? — спросила я.
Чи, перестав есть, вопросительно изогнул бровь.
— Пять лет назад, — начала я, — когда я рассказала Сейли, что меня отравили возбуждающим средством, способным повлиять на S-класс, она высказала мысль, что информацию о характеристиках и возможностях S-класса слили. То есть понимаешь, слухи, разговоры и домыслы — это одно, но то, что в меня влил император Изаму, было рассчитано конкретно на возможности S-класса. Уже после нашей свадьбы, когда мне стало получше, я начала копаться в информационной базе императорского сейра, который ты так любезно для меня взломал.
— Всегда, пожалуйста, — издевательски вставил Чи.
— Чудовище! — Я не про взлом, я так, вообще про всю эту ночь. — Так вот, далеко не сразу, но я нашла у него информацию по S-классу. Всю информацию. Со всеми параметрами, точными характеристиками, навыками, делением по категориям, и даже спецификацию. У него был правительственный файл. Один из первых, на тот момент значительно устаревший, но был.
Чи молча влил мне в рот ложку супа, потом еще одну и только после этого милостиво позволил продолжить.
Продолжать, правда, не было желания.
Существовали события, о которых я не хотела рассказывать, то, о чем я никогда никому не рассказывала, даже шеф знал не все. А Чи… впрочем, вероятно стоило объяснить ему, почему у меня, светловолосой и синеглазой, темноволосые и темноглазые дети. Конечно, можно было бы списать на то, что они пошли в Чи, в принципе они и пошли, оба были его уменьшенными копиями, но…
— Я слушаю, — тихо напомнил Адзауро.
С сомнением посмотрела на него. Мы женаты пять лет, я люблю его больше жизни и с каждым днем, кажется, люблю все сильнее и сильнее… Вот только Чи мне рассказал свою историю еще тогда, в лесу, когда мы шли по устью ручья, а я…я полностью рассказать свою не решалась до сих пор.
— Очень внимательно слушаю, — заверил без тени улыбки Чи.
Мой судорожный вздох и:
— Папа был родом с Антеры, — начала я, — маленькая аграрная планета, в климате которой большая часть населения приобрела характерные черты внешности — низкий рост, смуглую пористую кожу, темные волосы, коренастость. Отец переехал с Антеры на Гаэру, где встретил мою маму, и они поженились. Мама была выше папы на полголовы, ее предки являлись выходцами с Навьентра, и мама полностью соответствовала их расе — она была высокой, светловолосой, с синими глазами. Мои младшие брат и сестра тоже. А я пошла в отца… Мы жили в элитном районе столицы Гаэры — Гатантене. Родители поселились там, потому что бабушка с дедушкой были рядом и могли присматривать за нами, пока папа и мама изо всех сил старались нас обеспечить, и почти круглосуточно находились в лавке. У папы был свой овощной магазин. Маленький, но свой. И для семьи, для нашей семьи, жизнь в Гатантене была удобной, радостной и счастливой… для всех кроме меня. Тяжело ходить в школу, особенно старшую школу, и понимать, что ты самая уродливая среди трех тысяч подростков. Не просто понимать — едва ли не каждый одноклассник считал своим долгом сообщить мне это.
Я замолчала. Говорить дальше становилось все сложнее…
— Хм, представил тебя маленькой, коренастой и темненькой… — задумчиво произнес Адзауро. И оценивающе оглядев, добавил, — я б тебя… хм… как бы так помягче…
— Послал? — тихо спросила я.
— Поимел, — коварно-издевательски улыбнулся он. Но затем серьезно добавил: — Кей, в тебе притягивает не внешность. Абсолютно не внешность. И кому как не призеру по спортивному обольщению знать об этом?
Возможно…
Чи внимательно посмотрел на меня, отставил тарелку, подхватил и одним движением усадил к себе на колени, обнял и, целуя мои волосы, попросил:
— Рассказывай дальше.
Рассказывать о том, как я рыдала по ночам, почти физически ощущая себя уродом? Ощущение собственного уродства давно ушло. Оно не покинуло меня, когда я встала после всех операций, не оставляло, даже когда я получала золотую медаль на состязаниях по спортивному обольщению, но оно схлынуло напрочь, сметенное волной любви, нежности и ласки моего монстра, оно истаяло от его прикосновений, от его поцелуев, от его желания. Ведь совершенно не важно, как ты выглядишь, если кто-то на этом свете дышит тобой.
Как жаль, что я не понимала этого тогда…
— В день, когда мне исполнилось шестнадцать лет, папа сказал: «Если любишь дочь, позволь ее мечте осуществиться», – и подарил мне деньги, огромную сумму на пластические операции. «Билет в счастливую жизнь для маленькой красотки Кессади» — было написано на конверте, в котором лежал чек.
Горло сжало спазмом, и несколько секунд я сидела молча, чувствуя, как с ресниц срываются слезы…
Чи тоже молчал, просто молчал, крепко обнимая, чтобы я знала — он рядом, он со мной, я не одна. И он не задавал вопросов, не торопил, он просто слушал, и я знала — он выслушает все до конца.
— Это была огромная сумма, — запрокинув голову и пытаясь сдержать слезы, продолжила я, — для моей семьи — просто нереальная. Папа продал магазин. Продал магазин и подписал контракт на год. Год своей жизни…
Говорить становилось все сложнее.
— Он выбрал для меня лучшую клинику… лучшего пластического хирурга, родители были рядом, когда мне сделали первую операцию из запланированных — ринопластику, а потом…
Как объяснить, что было потом?!
Как?..
— Они улетели всей семьей…
Я закрыла глаза, вспоминая тот последний раз, когда я видела их. Папу, маму, Клиэ, Эннита, бабушку. В тот день казалось, счастье пронизывало всех солнечными лучами, оно искрилось, переливалось, сияло… Оно было почти ощутимым. Клиэ, усевшаяся на край моей кушетки, радостно болтала про новую школу и что она там будет единственной красоткой, Эннет по сети нашел себе друзей и гоночный клуб, мама радовалась новым местам и впечатлениям, бабушка — предстоящему путешествию, и папа… Папа перестал виновато смотреть на меня и тоже был счастлив. А я отключалась, еще не совсем отойдя от наркоза, открывала глаза, смотрела на них, не могла даже улыбнуться из-за кислородной маски, и глаза закрывались снова… Если бы я знала, если бы я только могла знать, что это был последний раз, когда я их видела, я бы не закрывала глаза ни на секунду, чего бы мне это ни стоило…
