– Бран, я ведь тебе даже не особо нравлюсь, да? Как мой друг не нравится мне.
– С чего ты взяла? – он уставился на меня.
– Возникло такое ощущение. Словно ты пытаешься забраться ко мне в трусики только потому, что я женщина, и ты не знаешь, на что я еще гожусь. Я тебя не так уж и привлекаю.
Он вздохнул и на сей раз по-настоящему посмотрел на меня.
– Ты права. Пойми меня правильно, у тебя классная фигура и все такое. Пожелай ты раздвинуть ноги, я бы не отказал, но мне случалось укладывать в постель девчонок куда красивее.
– Так и знала, – кивнула я.
– Что меня выдало?
– Поцелуй.
– Я целуюсь как ненормальный! – возмутился он.
– То был поцелуй разочарованного мужчины с уязвленной гордостью. Без пыла, – я вручила ему очередной прутик. – Поговори со мной. Притворись, что я путник, заглянувший на огонек. Готова поспорить, гости к тебе редко заглядывают. Ты ведь живешь в тумане?
– Выхожу поразвлечься во время Вспышки, – он широким жестом обвел озеро и лес. – Охочусь, рыбачу. Игра никогда не заканчивается. Хорошая жизнь.
– Значит, ты можешь попасть в реальный мир только во время Вспышки?
– Да.
– Но она случается примерно раз в семь лет. И все эти годы ты сидишь здесь в полном одиночестве?
Бран свистнул. Из темноты выбежал лохматый черный пес и шлепнулся к его ногам.
– У меня есть Конри.
Огромная собака перевернулась на спину и задрала лапы, подставляя живот. Бран послушно почесал Конри.
– Когда становится скучно, я ложусь спать. Иногда на несколько лет, пока она меня не разбудит.
Я дала псу косточку. Он аккуратно взял ее у меня из рук и принялся глодать. А я-то считала одинокой себя. Но у меня имеется возможность выйти куда-то и перемолвиться с кем-нибудь словечком.
– Ты провел здесь много времени, но говоришь без акцента.
– Это мой дар красноречия! Один из трех, что она мне дала. Я могу говорить на любом языке, на каком только пожелаю. А еще я могу исцелять: мои раны быстро заживают. И я самый меткий: я попадаю туда, куда посмотрю. Четвертый дар – мой собственный, от рождения.
– И какой?
– Признай, что это был лучший поцелуй в твоей жизни, и я скажу.
– Прости, могу припомнить парочку получше. По крайней мере один – точно.
– И зачем я вообще трачу на тебя время?
Я покачала головой. Бран ненастоящий. Просто чья-то тень, никаких воспоминаний и отношений… У него нет ничего – только похоть, меткость да безумный взгляд.
– Откуда ты?
– Не помню, – признался он.
– Ладно, а из каких времен? Давно ли ты здесь?
– Не помню.
Я попыталась нащупать какую-то зацепку, то, что известно каждому.
– Как звали твою мать?
– Не помню.
Я посмотрела на звезды. Миссия с самого начала оказалась обречена на провал. Кого я обманываю?
– Блатин, – вдруг сказал Бран. – Ее звали Блатин.
Он схватил меня за руку и заставил подняться.
– Сейчас я тебе кое-что покажу.
По краю озера мы побежали к деревьям. Впереди показалась деревянная хижина, утопающая в зелени. От дома к воде вел причал. Бран потянул меня к крыльцу.
Мы вошли. В камине горел огонь. Справа у стены стояло простое ложе, слева – ряд сундуков. Стены украшала резьба – деревья, руны, воины. Множество бойцов в приступе боевой ярости: изображения выполнены в мельчайших подробностях. На столе лежал свиток с изображением старца с посохом в монашеском одеянии. Он сидел на камне. Подле в морских волнах резвились русалки. Пастырь…
Бран увлек меня к сундуку, а потом распахнул тяжелую крышку. Содержимое покрывало белое полотно. Стрелок сдернул его – внутри лежали человеческие головы.
– Господи…
Он вытащил мумифицированный череп за единственную оставшуюся прядь и вручил мне.
– Все они мои!
Заявляю официально: с настолько неадекватной версией приглашения «посмотреть гравюры»
[19] я никогда еще не сталкивалась.
Бран откинул крышку следующего сундука. Шлем кайзера времен Первой мировой соседствовал с мотоциклетной каской, украшенной языками пламени.
Да сколько же на самом деле парню лет?
Третий сундук: клинки. Турецкий ятаган, катана, сабля морского офицера с изящной гравировкой Semper fidelis
[20].
– Это – ничто! – он швырнул голову к остальным и потянул меня к задней двери. От пинка створка распахнулась, и мы вышли на крыльцо.
За домом громоздилась гора выбеленных стихией черепов. Курган ощетинился копьями, пробившими кости.
– Вот! – победно махнул рукой Бран. – Есть и другие. Ни у кого столько нет. Отец обделался бы, если б увидел.
С ума сойти…
– Я великий воин. Герой! Я выиграл все эти битвы, – лицо Брана светилось гордостью. – Ты тоже воин, понимаешь меня, да?
Столько жизней… Куча превосходила меня высотой.
– Сколько тебе лет? – прошептала я.
Он перепрыгнул через перила, взял какой-то череп и продемонстрировал мне.
– Мой первый!
На трофее красовался шлем римлянина.
Я не выдержала и села – это уж слишком. Бран опустился рядом со мной. Мы смотрели на курган.
Стрелок опустил голову, и я коснулась его запястья.
– Что с тобой?
– Все равно никто не узнает. Кроме тебя, моих трофеев никто не видел. Никто не узнает, что я совершил. Когда я умру, помнить меня будет лишь Морриган.
– Она не очень сентиментальна? – догадалась я.
Он покачал головой.
– Наша сделка оказалась обманом. Я спас ее птицу, и Морриган предложила выбрать награду.
– Что ты попросил?
– Кто-то другой попросил бы долгой жизни, сильных сыновей… Я захотел стать героем. Всегда иметь много выпивки, женщин и драться.
Черепа в жутковатой тишине таращились на нас пустыми глазницами.
– Попроси ты сильных сыновей, она бы позаботилась, чтобы они в конце концов тебя и убили, – заметила я. – Ее не обыграть.
– Слабое утешение.
– Да.
Я потрогала римский шлем. Металл был холодным.
