– Я… я никого не защищаю.
– Лгунья! – Капитан стукнул по повозке кулаком, и девочка завыла от ужаса. Старуха посмотрела на него с неприкрытой ненавистью. Но тут его ярость сменилась скорбью. Он нагнулся к Этайн и прошипел, словно змей: – Рядом с Кюневульфом нашли еще шестнадцать убитых! Ты считаешь, они сами себя закололи? Считаешь, Кюневульф сам прибил свою голову к дереву?
– Нет…
– Мальчишка сказал, вас было двое – соврал ведь, так? Сколько еще пряталось в темноте? Кто стоит во главе этой шайки? Скажи мне имя ублюдка, который тебя туда привел!
Этайн замотала головой, и от боли все поплыло перед глазами. Она хотела рассказать правду, рассказать, как скрелинг похитил ее по дороге к Роскилле; как он увел ее на юг, к безумным гномам, и как с помощью колдовства они прошли по ветвям Иггдрасиля прямо под Хульный Холм, промахнувшись на пятнадцать лет. Она хотела рассказать, но ни один разумный человек в такое не поверит. Слишком похоже на нелепую сказку. Она открыла рот, но закрыла его и нахмурилась.
– Время для игр давно прошло. – Капитан откинулся в седле. – Лорд Хротмунд – набожный человек, благочестивый воин Господа, но с изменниками и язычниками у него разговор короткий. Ответь на мои вопросы, и, может быть, мне удастся смягчить твое наказание.
– Какое наказание? – встрепенулась Этайн. – Я не язычница и не изменница. Со мной был только тот, кто меня похитил. Я ему не союзница.
Капитан с громким звуком сплюнул.
– Ты за дурака меня держишь? Ни один человек не смог бы в одиночку одолеть такого воина, как Кюневульф, что уж говорить о его отряде. Он…
– Я и не говорила, что это человек.
Сакс не ответил, лишь смерил Этайн тяжелым взглядом. По выражению его лица ничего нельзя было понять. Наконец он потряс головой.
– Неважно. Играйся дальше, Этайн – если так тебя зовут. Держи при себе свои секреты. Мы уже у ворот в Бадон. Можешь мне поверить: лорд Хротмунд заставит тебя сознаться, даже если для этого ему придется отрывать от тебя кусочек за кусочком. Когда будешь молить его о пощаде, о сладком забытьи смерти, вспомни, что я хотел тебе помочь.
– К-капитан! Подожди!
Но тот остался глух к ее тихой просьбе и погнал лошадь вперед по дороге. Всхлипывая от усталости и отчаяния, Этайн опустилась на солому, не в силах больше сидеть прямо. На нее волной нахлынула безысходность. Следовало бы взмолиться Богу, чтобы тот вселил в нее стойкость, даровал ей достойную смерть, отпустил грехи, но она лишь прикрыла глаза и расплакалась. Она оплакивала свою судьбу, проклятую женскую долю – эта горькая обида преследовала ее еще с детства. Она плакала и хватала ртом воздух, все глубже погружаясь в отчаяние…
Старуха позади нее цокнула языком.
– Заканчивай с этой ерундой, дочка, – сказала она, будто ножом взрезав одиночество Этайн. – Утри слезы. Подними голову. Если уж норны решили, что твой путь кончится здесь, то что толку плакать? Лучше встретить смерть проклятиями, а не слезами.
Ее упреки прозвучали для Этайн как пощечина. Она моргнула. Мокрые щеки залила краска стыда; она кивнула и попыталась улыбнуться, смахивая слезы тыльной стороной связанных ладоней. Но на старуху не взглянула.
Помедлив, она сказала:
– Ты говоришь, как один мой друг. Много лет назад.
– Хороший дан?
– Хороший человек.
– Тогда тебе очень повезло, дитя. Хорошие люди на вес золота. Большинство, как эти: наглые ничтожества в людской одежке с позолотой. Красивые на вид, но и гроша ломаного не стоят.
Старуха тихо стала напевать, убаюкивая лежащую у нее на руках беспокойную малышку. Добрая мелодия напомнила Этайн об их с Ньялом долгом путешествии.
У нее задрожали губы. Она смотрела на крепко сжатые кулаки и вспоминала, какой счастливой была в то время. В Ньяле она обрела отца, которого никогда не знала, брата, которого никогда не имела; он был ее защитником, ее исповедником, ее мужеством, ее совестью. При ней он пришел к истинной вере, у нее на глазах кривоногий священник крестил его на Корнуэльском берегу, они вдвоем поклялись до конца времен нести эту веру язычникам Дании. Это Ньял остриг ее медные волосы и научил вести себя по-мужски, чтобы с ней не случилось по дороге дурного. В каждодневных дорожных заботах – они вставали, молились, шли, ели, снова молились и ложились спать – Этайн открылось удовлетворение, неуловимая часть жизни, ускользавшая от нее в Гластонбери и Эксетере. Она могла бы жить так вечно, не поставь Господь на их пути этого проклятого беса, Гримнира. Теперь пришло время спросить себя: может быть, скрелинг и правда послужил Божественному провидению, когда вернул ее в Уэссекс, чтобы она искупила свою вину за разрушение Эксетера? «У Всевышнего долгая память», – говаривал Ньял в ночи, когда собственные грехи не давали ему спать. И теперь Бог оставил ее плакать и истекать кровью, как погибшие жители Эксетера? Эти страдания станут ее расплатой? Может, и так.
Ее тоску унесло волной спокойствия, Этайн нашла в себе силы поднять голову и взглянуть на жестокий серый мир. Старуха одобрительно прищурилась.
Прямая как стрела мощенная камнем дорога вела к городским воротам в лиге от них. Она прорезала заросший ежевикой пустырь, однотонный и скучный, как небо над головой; Этайн не увидела здесь ни намека на весну. Колючие кусты не пустили зеленых ростков, не набухли почки на дубах и буках – всего в полете стрелы от дороги. Дождь капал с голых ветвей.
В ста ярдах впереди дорогу пересекала, образуя перекресток, грязная колея. Здесь же стоял огромный охранный каменный крест – без сомнения, один из многих крестов Святого Альдхельма. На нем расселись тощие иссиня-черные вороны. Многие из них беспощадно долбили клювами по камню, словно мастера молотками. Они смотрели черными глазами точно на повозку и предостерегающе каркали. Старуха поежилась.
– Мерзкие Одиновы дети, – шепнула она, дернув в их сторону подбородком.
Этайн вздрогнула от их недобрых взглядов. Они источали ненависть – куда более глубокую, чем обычная неприязнь зверя к человеку. Так смотрят на противника, на кровного врага, чей род хочешь истребить без остатка. Вороны еще сильнее замолотили по кресту, набрасываясь на камень крепкими клювами, несмотря даже на то, что успели сами его обгадить. Этайн чуть не рассмеялась – но капитан отдал приказ, и всадник, направив коня к основанию креста, насадил одного из воронов на копье. Остальные поднялись в воздух, но не улетели прочь, а с диким криком ринулись сквозь саксонское войско. Их карканье напоминало звук скребущих по сланцевым пластинам ногтей. Они стаей пролетели мимо повозки, в нескольких дюймах от макушки Этайн; возница, беззубый старик с щербатым лицом и редкими седыми волосами, отгонял их от себя руками. Он ругался и призывал на помощь Господа. Секундой позже один из самых злобных воронов, крупнее и худосочнее остальных, отделился от стаи и полетел к вознице. Этайн закричала, пытаясь предупредить старика, но птица стрелой вонзилась ему прямо в грудь.
