Утопическая мечта либертарианцев о свободе и равенстве “сетян” – связанных между собой, делящихся друг с другом всеми доступными данными с максимальной прозрачностью и минимальными настройками конфиденциальности – не лишена привлекательности, особенно для молодежи. Очень заманчиво представить, как эти “сетяне”, подобно подземным рабочим из ланговского “Метрополиса”, стихийно взбунтуются против коррумпированных мировых элит, а затем выпустят на волю мощный искусственный интеллект, чтобы заодно сбросить с себя бремя постылого и тяжкого труда. В ловушку подобных благодушных мечтаний легко попадаются те, кто пытается заглянуть в будущее, не заглядывая в прошлое. С середины 1990-х годов специалисты по информационным технологиям и другие ученые фантазировали о создании “мирового мозга” – самонастраивающегося “планетарного сверхорганизма”
[1477]. В 1997 году Михалис Дертузос предсказал наступление эпохи “компьютеризированной мирной гармонии”
[1478]. “Новые информационные технологии открывают новые перспективы, ведущие к ненулевым суммам”, – написал один энтузиаст в 2000 году. Правительства, не реагирующие достаточно быстро на перемены и не децентрализующие свой контроль, “скоро… понесут наказание”
[1479]. Н. Кэтрин Хейлс чуть не впала в эйфорию. “Как обитатели сетей, пронизавших собой весь мир, – писала она в 2006 году, – мы объединены в одну динамичную коэволюционную спираль с умными машинами, а еще с другими биологическими видами, с которыми мы делим планету”. И эта благотворная устремленная ввысь спираль, по ее мнению, приведет к возникновению новой “когнисферы”
[1480]. Через три года Иэн Томлин рассказал, что нас ждут “бесчисленные формы союзов между людьми… без оглядки на… религиозные и культурные различия служащих всеобщему состраданию и сотрудничеству, что жизненно необходимо для выживания нашей планеты”
[1481]. “Социальные инстинкты людей – стремление встречаться и обмениваться идеями, – заявлял он, – когда-нибудь могут оказаться единственным, что спасет наш вид от самоуничтожения”
[1482]. Другой автор писал, что третьей волной глобализации станет “информатизация”
[1483]. Web 3.0 приведет к “современному кембрийскому взрыву” и станет “рулевым усилителем для нашего коллективного разума”
[1484].
У хозяев Кремниевой долины имеется множество стимулов идеализировать будущее. Баладжи Шринавасан рисует заманчивые картины: поколение миллениалов будет совместно работать в “облаках”, не ощущая границ и расстояний, и расплачиваться друг с другом криптовалютой, избавившись от диктата государственных платежных систем. Марк Цукерберг, выступая в 2017 году на церемонии вручения дипломов в Гарварде, обратился к новоиспеченным выпускникам с призывом: помогать “создавать такой мир, где у каждого будет осознанная цель: сообща браться за большие осмысленные задачи, выводить понятие равенства на новый уровень, где у каждого будет возможность преследовать свою цель, и строить сообщество по всему миру”. Однако сам Цукерберг олицетворяет как раз неравенство, присущее экономике суперзвезд. Большинство мер, которые он предлагает для устранения неравенства – “всеобщий базовый доход, доступный уход за детьми и система здравоохранения, не привязанная к какой-то одной компании… непрерывное образование”, – невозможны в глобальном масштабе, они жизнеспособны лишь в рамках национальной политики, какую осуществляли прежние государства “всеобщего благосостояния” ХХ века. А когда Цукерберг говорит, что в наше время борьба идет между “силами свободы, открытости и глобального сообщества – и силами авторитаризма, изоляционизма и национализма”, то, кажется, он сам забывает о том, какую пользу последним силам принесла его собственная компания
[1485].
Футурологические исследования почти не дают нам оснований ожидать, что многие (если вообще хоть какие-нибудь) из радужно-утопических картинок, какие заранее рисует Кремниевая долина, действительно осуществятся. Если закон Мура и впредь будет сохранять силу, то компьютеры обретут способность симулировать деятельность человеческого мозга примерно в 2030 году. Но с какой стати мы должны ожидать, что это приведет к осуществлению именно тех утопических сценариев, которые вкратце пересказывались в предыдущих двух абзацах? “Закон Мура” начал действовать, самое раннее, с той поры, когда была (частично) собрана “Аналитическая машина” Чарльза Бэббиджа незадолго до его смерти в 1871 году, и уж без малейших сомнений можно вести отсчет с начала Второй мировой войны. Но нельзя сказать, что при этом наблюдались соответствующие улучшения в нашей производительности или тем более в нашем (как вида) нравственном поведении. Можно убедительно доказать, что достижения более ранних промышленных революций принесли человечеству гораздо больше пользы, чем инновации самой недавней революции
[1486]. И если главным последствием роботизации и появления искусственного интеллекта действительно станет масштабная безработица
[1487], не стоит ожидать, что большая часть человечества
[1488] безропотно посвятит появившийся досуг невинным увлечениям, довольствуясь скромным, но достаточным для выживания базовым доходом. Подобные общественные договоренности сохраняли бы силу разве что в условиях фантастического тоталитарного государства, описанного Олдосом Хаксли, где люди из низшей касты повально подсажены на успокоительные наркотики
[1489]. Более правдоподобный сценарий – это повторение тех насильственных беспорядков, которые в итоге ввергли в хаос прошлый великий “сетевой век” и получили в истории название Французской революции
[1490].
Кроме того, нельзя отмахнуться от подозрения, что, несмотря на все утопические прогнозы, менее благожелательные силы уже научились не только пользоваться, но и злоупотреблять “когнисферой” в собственных корыстных целях. На деле работа интернета зависит от подводных и оптоволоконных кабелей, спутниковых линий связи и гигантских складов, заставленных серверами. Во владении всей этой собственностью нет ничего утопического, как и в олигополистических соглашениях, которые делают столь выгодным владение крупными веб-платформами. Обширные новые сети сделались реальностью, но они, как и сети прошлых эпох, иерархичны по своей структуре: малое число узлов, к которым сходится чрезмерное количество связей, господствует над массой узлов, имеющих скудные связи. И то, что эту сеть могут использовать в своих интересах морально растленные олигархи или религиозные фанатики, чтобы раздувать в киберпространстве новую и непредсказуемую разновидность войны, – уже далеко не умозрительные опасения. Кибервойна уже идет. Индексы геополитического риска указывают на то, что не за горами обычная или даже ядерная война
[1491]. Нельзя исключить и иную возможность – что “планетарный сверхорганизм”, созданный докторами Стрейнджлавами
[1492] с искусственным интеллектом, когда-нибудь вычислит – вполне разумно, – что человеческий род представляет собой величайшую угрозу для долгосрочного выживания самой планеты, разъярится и уничтожит всех нас
[1493].
