Возможно, Китченер подумывал о том, чтобы установить с Хусейном отношения, которые поставили бы того в зависимость от Британской империи, как обычно делалось с правителями Южной Азии и Центральной Африки (к югу от Сахары) в XIX веке. Но сам Хусейн рисовал себе иное будущее. Османское владычество над арабами еще далеко не ослабло
[725], но альтернативой ему было не британское господство, а арабская независимость. Именно этот вариант и обсуждался, когда Фейсал, старший сын Хусейна, тайно встречался с представителями секретного общества арабских националистов Аль-Ахд и гражданского движения Аль-Фатат. Османские власти предлагали на выбор: подчинение – или низложение. Защитники арабских интересов предлагали нечто большее: если Хусейн убедит британцев признать обширное независимое арабское государство, границы которого определялись в их Дамасском протоколе (оно включало бы не только Аравийский полуостров, но и Месопотамию и значительную часть Сирии), тогда они присоединятся к восстанию Хусейна против султана и по окончании войны сделают его “королем арабов”
[726]. Судьбоносное решение сэра Генри Макмагона, верховного комиссара Египта, заключить эту сделку с Хусейном – пускай после длительных пререканий о точных границах будущего “Арабского халифата” – отчасти стало реакцией на германо-османский призыв к джихаду, а также на панику, вызванную разгромом британцев сначала в Галлиполи, а затем в Кут-аль-Амаре
[727]. Гилберт Клейтон, глава Каирского бюро разведки, говорил: “Если мы преуспеем в этом, то лишим немцев и турок арабской поддержки и пресечем малейшую вероятность того, что арабы поднимут восстание против нас и против французов с итальянцами, то есть настоящий джихад, разжигаемый из святых мест ислама… Я полагаю, излишне большой упор делался на то, что можно назвать положительными преимуществами союза с арабами, тогда как огромные отрицательные преимущества – а именно возможность отсечь их от немцев и турок – были оставлены без должного внимания”
[728]. Соглашение британцев с Хашимитами, наряду с сепаратными соглашениями с Францией в отношении Месопотамии и Сирии
[729] и с сионистским движением, целью которого было создание еврейского национального государства в Палестине, заложило новый политический фундамент для региона, который сегодня известен нам под названием Ближний Восток
[730]. В течение столетия оно сохраняло силу.
Арабское восстание, начавшееся 5 июня 1916 года, побило немцев их же оружием и повернуло ход войны против турок
[731]. Но чтобы понять, почему британцы (при поддержке французов) одержали успех там, где немцев и турок ждал провал, нам необходимо оценить по достоинству не только военные успехи, прославленные Т. Э. Лоуренсом
[732], самым страстным британским поборником арабской независимости
[733]. Нам необходимо понять еще и то, что Лоуренс работал с активной сетью – а именно сетью арабских националистов, – тогда как Оппенгейм и его единомышленники пытались привести в действие сеть, находившуюся в состоянии спячки и разобщенную, – умму, сообщество всех мусульман. Немцы совершили роковую ошибку: они недооценили силу арабского самосознания, которое успело в значительной степени подорвать официальные структуры османского режима еще до начала войны
[734]. Оппенгейм льстил себе мыслью, будто хорошо знает мусульманский мир, но на деле совершенно неверно истолковал намерения Хашимитов. Объявить всемирную священную войну, не завладев предварительно святыми местами, – вот примитивный промах, вполне достойный какого-нибудь карикатурного тевтонца из романов Бакена. С другой стороны, для того чтобы “жить в одеянии арабов и усвоить азы их самосознания” – что вполне удалось Лоуренсу, – тоже требовался настоящий бакеновский герой.
Глава 36
Чума
Все, кроме одного, тайные планы, которые вынашивала Германия, чтобы победить в Первой мировой войне хитростью, потерпели крах. Антибританский индо-германский заговор – послать оружие индийским националистам – лопнул, как и замысел устроить вторжение в Индию из Сиама при помощи германских денег. Германия отправила в Ирландию 25 тысяч захваченных русских винтовок, но это не помогло превратить обреченное Пасхальное восстание
[735]в настоящую революцию. Самой безнадежной оказалась неуклюжая попытка втянуть в войну Мексику, чтобы та попыталась отвоевать Нью-Мексико, Техас и Аризону. Подробности этого плана были перехвачены британской разведкой и переданы США, потому что, как мы уже говорили, германские трансатлантические телеграммы проходили через британскую ретрансляционную станцию. Однако тот единственный германский план, который все-таки сработал, оказался настолько успешным, что едва не привел к мировой революции. Суть этого плана состояла в том, чтобы заслать вождя большевиков, Владимира Ильича Ленина, жившего в ту пору в ссылке в Швейцарии, обратно в Россию, где только что произошла Февральская революция 1917 года и царь Николай II отрекся от престола.
Узнав от двух профессиональных революционеров, Александра Гельфанда (Парвуса) и Александра Кескюлы, о потенциале ленинской доктрины “революционного пораженчества”, германское правительство обеспечило его не только местом в поезде из Цюриха в Петроград – через Франкфурт, Берлин, Засниц и Стокгольм, – но и значительными денежными средствами для свержения нового российского Временного правительства
[736]. Вместо того чтобы арестовать Ленина и девятнадцать его соратников сразу по прибытии, как стоило бы сделать, Временное правительство проявило нерешительность. Большевики принялись за дело: обзавелись штабом в центре города, купив
[737] бывший особняк балерины Матильды Кшесинской, известной пассии царя, купили частную типографию и начали буквально раздавать банкноты налево и направо, зазывая людей на свои демонстрации. В огромной степени (о чем не говорится в большинстве рассказов о тех событиях) большевистская революция являлась операцией, профинансированной немцами, хотя, конечно же, ей во многом поспособствовала некомпетентность русских либералов
[738]. Миссия Ленина могла бы потерпеть фиаско уже в начале июля, когда провалилась первая попытка большевистского переворота, а газета “Живое слово” разоблачила Ленина как германского агента, после чего ему и десяти другим большевистским лидерам предъявили официальные обвинения в государственной измене. Но эсер Александр Керенский – министр юстиции, ставший 7 июля председателем Временного правительства, – не обладал инстинктом убийцы. Когда абсолютно ненадежный посредник убедил его в том, что новый главнокомандующий, генерал Лавр Корнилов, замышляет военный переворот, Керенский снял его с должности и позволил исполкому Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов фактически амнистировать большевиков. Меньшевика Льва Троцкого – талантливого журналиста, вступившего в союз с Лениным, – выпустили из тюрьмы. На второй неделе октября Ленин, убедившись в том, что обвинения в государственной измене с него сняты, возвратился из Финляндии, куда он бежал после июльских событий. После этого они и их единомышленники уже почти не скрывали, что замышляют свергнуть Временное правительство и передать “всю власть советам”. В первые часы 25 октября 1917 года, после неудачной попытки Керенского в очередной раз принять жесткие меры против большевиков, те устроили собственный государственный переворот. Оба противника пытались перерезать друг другу телефонные провода, но исход борьбы решило количество вооруженных сторонников. Временное правительство защищал Женский батальон смерти, а у большевиков было больше мужчин и дополнительное преимущество в виде пушек Петропавловской крепости, которые они нацелили на Зимний дворец
[739].
