Однако жизнь в таком взаимозависимом мире имела не только преимущества, но и издержки. Как писал Бжезинский в своей книге “Между двумя веками”, новый “глобальный город”, порожденный “технотронным веком”, представляет собой “нервную, тревожную, напряженную и рваную паутину взаимозависимых связей”
[1007]. И это было верно во многих отношениях. Во время первой половины холодной войны сверхдержавам еще удавалось контролировать потоки информации, фабрикуя или разворачивая пропаганду и засекречивая или подвергая цензуре все, что казалось вредным. Любой шпионский скандал, любая перебежка сопровождалась громким шумом, однако в большинстве случаев секретная информация просто переходила из одного жандармского государства в другое, не покидая ведомственных пределов. Но в 1970-х годах и эта ситуация изменилась. Подвергшиеся утечке официальные документы начали доходить до широкой публики на Западе через свободную прессу. Началось это в 1971 году с так называемых документов Пентагона, которые Дэниел Эллсберг передал New York Times. Нечто подобное (только с меньшим размахом) происходило и в советском блоке благодаря литературе, печатавшейся в самиздате; особенно важную роль сыграл “Архипелаг ГУЛАГ” Александра Солженицына. А утечки в прессу, в свой черед, сильно раскачали общественный протест в университетских кампусах и отдельных кварталах крупных городов, и потому ранние 1970-е годы кажутся столь лихорадочными по сравнению с чинной и сонной четвертью века, последовавшей за 1945 годом. В США в 1960–1980-х в протестах того или иного рода участвовали в общей сложности около четырехсот различных групп: началось все с кампании за гражданские права чернокожего населения, а вскоре они перешли в кампании за права женщин, права коренных американцев, права геев и лесбиянок, а также в кампании против Вьетнамской войны, против ядерного оружия, против бедности и против загрязнения окружающей среды промышленными отходами
[1008]. Как и большинство представителей того поколения, которые пережили Вторую мировую войну, Никсон и Киссинджер на дух не переносили всех этих протестующих; Киссинджер даже сравнил однажды студентов-радикалов, которых он встретил в Гарварде в конце 1960-х годов, с германскими студентами, посещавшими съезды НДСАП в Нюрнберге в начале 1930-х годов
[1009]. Однако в предрассветные часы 9 мая 1970 года Никсон все же отважился выйти из Белого дома к группе протестующих студентов, разбивших палаточный лагерь рядом с Мемориалом Линкольна. Это был очень нетипичный поступок для человека, известного своей замкнутостью и мизантропией.
Мне жаль, что они не слышали [вчерашнюю пресс-конференцию], потому что я пытался объяснить… что мои цели во Вьетнаме совпадают с их целями: прекратить убийства, покончить с войной, установить мир. Цель наших действий – не войти в Камбоджу, а уйти из Вьетнама.
Реакция была отрицательной – они вообще никак не ответили. Я надеялся, что их ненависть к войне, которую я прекрасно понимал, не превратится в лютую ненависть ко всей нашей системе, к нашей стране и ко всему, за что она ратует.
Я сказал, что понимаю: большинство из вас считает меня сукиным сыном. Но мне хочется, чтобы вы знали: я понимаю ваши чувства
[1010].
Возможно, Никсон и понимал чувства протестующих. Но они – как вскоре стало ясно репортерам, которые поспешили на них наброситься, – нисколько не поняли или не пожелали понять чувства Никсона.
Задолго до того, как Никсон стал жертвой разоблачения собственных махинаций стараниями журналистов из Washington Post, а также из-за своего положения одиночки вне сети (поскольку у президента практически не было друзей в тех ведомствах, которые, возможно, могли бы его спасти), Киссинджер понял, что сети гораздо сильнее, чем иерархический аппарат федерального правительства. Конечно, он не собирался попусту тратить время на каких-то протестующих студентов. Однако в годы президентства Форда он стал ездить по стране и выступать с речами перед жителями Среднего Запада, пытаясь объяснить широкой публике свою стратегическую концепцию. Правда, его старания возымели лишь ограниченный успех. Пожалуй, самым примечательным из его действий стало отдаление от той единственной части Никсоновой сети, принадлежность к которой погубила бы его: к той части, которая тайно замышляла “Уотергейт”. Нужно было гениально разбираться в сетевых хитросплетениях, чтобы точно установить, каких узлов сети необходимо избегать. Власть Киссинджера, по-прежнему опиравшаяся на сеть, которая выходила не только за государственные, но и за профессиональные границы, держалась еще долгое время после того, как он ушел из правительства в 1977 году. Он основал консультационную фирму Kissinger Associates, что давало ему официальные поводы непрерывно куда-то летать, с кем-то встречаться, общаться и ужинать. А вот могущество исполнительной ветви власти после Никсона существенно ослабло из-за жесткого контроля со стороны Конгресса и изрядно осмелевших газет. Впредь ни один советник по национальной безопасности или государственный секретарь, сколь бы талантлив он ни был, никогда уже не достигал таких высот, каких довелось достичь Киссинджеру.
Глава 46
В долину
Почему же иерархические структуры в 1970-х годах постиг кризис? Можно было бы предположить, вслед за Бжезинским, что причина крылась в новых технологиях. Действительно, в семидесятые годы появился персональный компьютер и зародился интернет. И все же кризис иерархической власти предшествовал распространению электронных сетей в США. Так что причинно-следственная связь здесь была ровно противоположной: именно ослабление централизованного контроля сделало возможной американскую революцию в информационных технологиях.
Сейчас уже понятно, что для всех государств новые информационные, коммерческие и социальные сети эпохи интернета представляют серьезную проблему, однако масштаб этой проблемы вырисовывался лишь постепенно. Изначально сетевые технологии создавались для укрепления жандармского государства. В 1964 году исследователю из RAND
[1011] Полу Бэрану поручили разработать такую систему связи, которая выдержит советский ядерный удар. Бэран предложил три возможных проекта подобной системы. Ее можно было сделать или централизованной (с одной главной “ступицей” посередине и множеством расходящихся “спиц”), или “децентрализованной” (с множеством компонентов, свободно соединенных друг с другом при помощи нескольких слабых связей), или распределенной (похожей на мелкоячеистую сетку или решетку). Теоретически последний вариант был самым надежным, так как мог бы выдержать уничтожение множества узлов, и действительно, Бэран предпочел именно эту модель для разработанной им позже сети Управления перспективных исследовательских программ – Arpanet (Advanced Research Projects Agency Network)
[1012]. На практике же, как ни странно, такую систему можно было поддерживать лишь посредством централизованного планирования. Как указал в 1968 году Мелвин Конуэй (в основополагающей работе под названием “Как комитеты занимаются изобретениями?” (How Do Committees Invent?), в устройстве систем связи просматривается нечто вроде закономерности: “Организации, разрабатывающие системы (в используемом здесь широком смысле слова), неизбежно копируют системы связи внутри самих этих организаций”
[1013]. Точно так же, как Киссинджер своими глазами убедился в дисфункции правительственного бюрократического аппарата, когда тот пытается решить важные стратегические задачи, Конуэй – системный аналитик с опытом работы по государственным оборонным контрактам – заметил следующее:
