Где держа на весу, а где волоча по земле, сумасшедшие доставили Рублева к административному корпусу и снесли по крутой лестнице к железной двери подземной клиники. Завертелось колесо маховика, заскрипела тяжелая сварная, засыпанная внутри песком дверь, способная выдержать ударную волну недалекого ядерного взрыва.
– Где тут его пристроить? – шепотом спрашивал Николай у Толяна.
К сдержанности в общении обязывала сама обстановка: полная стерильность, мягкий и в то же время яркий свет галогенных ламп.
– В предоперационной, – так же шепотом ответил Толян, – на столе пристегнем, ремни там крепкие.
– Мне что-то не хочется, чтобы он снова в себя пришел. А может, уже прочухался и только притворяется, ждет, когда мы его развяжем?
Колян плечом открыл дверь в предоперационный зал и помог сумасшедшим уложить тяжелого Комбата на стол, застланный простыней.
– Пошли на хрен отсюда, – зло прошептал он, толкая сумасшедших в спины.
Взволнованный хирург забежал в зал и нос к носу столкнулся с психами.
– Какого черта! Кто разрешил? Вы сюда инфекцию занесете!
– Прокварцуешь, – недовольно отозвался Толян. – Грязнов распорядился его сюда принести, понял?
– Не он за нашего пациента отвечает.
Хирург тут же включил кварцевые лампы, покосился на связанного Комбата, который почти не подавал признаков жизни.
– Кто такой?
– Не твое дело.
– Как это не мое? – хирург постепенно повышал голос. – Вы у себя там наверху командуйте, а здесь мое хозяйство.
– Придет Грязнов, с ним и разговаривай, а я умываю руки.
Спеша, боясь, что Рублев скоро придет в сознание, Николай с Толяном распутывали веревку, халаты, туго завязанные на два узла. Крепкие кожаные ремни надежно приковали Рублева к столу.
Толян прислушался.
– Дышит, зараза. Я бы сам уже раза три сдох.
– Может, ему рот лейкопластырем залепить?
– Нет, Грязнов по-другому распорядился, – и, застегнув пряжку на последнем кожаном ремне, Толян завернул Комбату голову простыней – так, чтобы, очнувшись, тот ничего не мог увидеть.
– Покурить бы, – мечтательно сказал Николай, но это уже было бы полным нарушением правил.
Вновь появился хирург.
– Вот уже и господин Шнайдер спрашивает, что здесь происходит. Что ему ответить? Он же нам деньги платит.
– Не знаю, – честно признался Толян.
– Но должен же я ему что-то сказать!
– Должен, так и отвечай.
– Я ему сказал, что пойду узнаю. Он ждет толкового ответа.
– Знаешь что, – Толян доверительно положил руку на плечо хирургу, – я сам еще ни в чем не разобрался и вряд ли уже разберусь. Придет Грязнов, к нему и все вопросы.
– Так не получится. Господину Шнайдеру нельзя волноваться, я за его жизнь отвечаю.
– Я же сказал, что умываю руки, – чеканя слова, проговорил Толян и, стараясь не смотреть на сияющие кварцевые лампы, щурясь, склонился над умывальником. Мыл он руки как заправский хирург, регулируя подачу воды локтем.
Глава 11
В подземной клинике сделалось довольно шумно. Хирург никак не хотел успокаиваться. Его можно было понять: в помещение, где стерильность удавалось поддерживать с трудом, нанесли грязь, и, как он понимал, никто убирать ее не собирается. Даже желтые осенние листья и те оказались на кафельном полу. Единственное, чего не рисковали делать здесь Толян с Коляном, так это курить.
* * *
Комбат еще не пришел в себя, а Валерий Грязнов стоял возле стола, к которому тот был привязан крепкими кожаными ремнями, и зло ухмылялся.
– Я главврачу буду жаловаться!
– На кого? – сквозь зубы, не оборачиваясь, поинтересовался Грязнов и распрямил спину.
Этот еле заметный жест не ускользнул от глаз хирурга.
Он сразу же почувствовал угрозу, еще пара слов, и ему ответят ударом. Грязнов не любил дискуссий, предпочитая им грубую силу.
– Что такое? – послышался немного ленивый, но все-таки взволнованный женский голос.
В коридоре клиники появилась Анна, жена недавно прооперированного Шнайдера, сам-то он еще был прикован к постели, конечно, не так надежно, как Борис Рублев, но иногда проводок, тянущийся к телу от стимулятора, держит больного на койке куда надежнее, чем веревка или кожаный ремень.
Грязнов пристально посмотрел на хирурга, мол, если не успокоишь сейчас эту дуру, тебе не жить.
– Все хорошо, – с фальшивой лаской в голосе хирург обратился к женщине.
– Но я же вижу, – лень в голосе Анны звучала всегда.
Одни называли это томностью, другие стервозностью, но это была именно лень. Лень что-то делать, лень жить за свой счет.
– Почему эти уроды без халатов? – поинтересовалась она, склонив голову набок и нагло рассматривая Толяна с Коляном.
Сама она была в идеально белом новеньком, ни разу не стиранным халате, наброшенном на плечи, под ним контрастно поблескивали черный свитер и лощеная кожаная юбка, чуть прикрывавшая верхнее обрамление чулок, тоже черных в сеточку. В такой юбке ни присесть, ни нагнуться, только прохаживаться с гордо поднятой головой.
– Вот и я говорю. Почему? – несмело произнес хирург, покосившись на Грязнова.
– В конце концов, мы деньги платим не за то, чтобы нас беспокоили, – напомнила Анна.
Грязнев облизнул и без того влажные губы, подошел к женщине и взял ее за локоть. Он сильно сжал пальцы, хотя, глядя со стороны, можно было подумать, что он лишь прикоснулся к чужой жене, а затем, улыбнувшись, наклонился я прошептал ей в самое ухо:
– Стерва, не ты платишь деньги, а твой боров.
Анна даже не вздрогнула, не покраснела от таких слов, продолжала смотреть холодно и не возражала.
– Дальше, – бесстрастно произнесла она.
– А дальше, сучка, вот что: если еще раз гавкнешь, голову отверну! Здесь я главный, а не твой визгливый пидор в белом халате.
– Пугаешь?
– Нет, предупреждаю.
– Скажи своим кобелям, чтобы выметались отсюда имеете с грязью.
– Тебе не нравятся мои ребята? Я-то, конечно, мог бы сказать тебе, что, если ты не утихомиришься, я моргну им, я они отдерут тебя во все дырки. Но ты, стерва, об этом только и мечтаешь.
– Понятливый, – сквозь зубы процедила Анна, у нее уже просто темнело в глазах от боли, ей казалось, надави Грязнов чуть посильнее, и хрустнет кость предплечья. – Руки убери!
