– Да нет его дома.
– Тогда не знаю, Андрей. Кстати, я сам хотел с ним встретиться, звонил, телефон не отвечал. А ты чем занят?
– Да вот переживаю, Леонид Васильевич, за своего командира. Исчез, водой разлился, никто из его знакомых не видел, никто о нем ничего не знает.
– А своему сибиряку ты звонил?
– Бурлакову, что ли?
– Ага, ему, кажется, вы его Бурлаком звали?
– Да-да, Бурлак, – признался Подберезский. – Нет, ему я не звонил.
– Может, Борис Иванович к нему махнул?
– Вполне…
– Ну, если найдется, ты меня извини, Андрей, я очень занят… Так вот, если найдется Борис Иванович, скажи, пусть свяжется со мной. Кстати, как он там вообще?
– Ничего. Курить бросил.
– Курить бросил? – изумился Леонид Васильевич Бахрушин.
– Почти месяц не курил.
– Ну, я думаю, одно с другим не связано, – хохотнул В трубку Бахрушин.
– Я тоже так думаю, – на этом разговор закончился.
Бахрушин занялся своими делами, а Подберезский принялся звонить Бурлакову, разговор с которым ничего не прояснил и из которого Подберезский узнал лишь то, что тот разговаривал с Комбатом ровно одиннадцать дней тому назад. Комбат был в форме, но показался Бурлакову очень озабоченным пропажей какого-то Сережки, какого-то парнишки. Что за Сережка, Бурлаков не знал, и откуда он взялся, этот Сережка, Бурлакову тоже не было известно. А еще Гриша сказал, что и он сам уже пытался дозвониться до своего бывшего командира, но телефон не отвечал, хотя звонил он и днем, и поздно вечером, и даже посреди ночи.
– Андрюха, если что узнаешь, позвони мне.
– Хорошо, Гриша, – пообещал Подберезский.
А на следующий день Подберезского нашел полковник Бахрушин, нашел по телефону и сообщил странную новость, что автомобиль Бориса Рублева стоит на штрафной площадке. А нашли его в одном из московских переулков у Садового кольца. Подберезский съездил на штраф-площадку и не без помощи полковника Бахрушина забрал машину Комбата, перегнал во двор своего тира. В машине он не нашел ничего такого, что бы могло рассказать о судьбе Бориса Рублева.
А в тот же день бандит по кличке Бурый вышел из больницы в гипсовом воротнике. Он знал, что о нем справлялись люди из банды Кощея, – узнавали время выписки. Но ни во дворе, ни у ворот никого из знакомых не оказалось. И Бурый разозлился: «Забыли, сволочи!».
Денег, у него не было ни копейки, даже сигарет в пачке оставалось лишь три штуки. Единственное, что его могло связать с приятелями, так это мобильник. Слава Богу, аккумулятор не разрядился, и Бурый принялся ковырять кнопки пальцем, держа перед глазами телефон, ведь нагнуть голову он не мог.
Но ответа он не успел дождаться. Знакомый огромный джип с никелированными подножками затормозил рядом с ним. Стекло медленно опустилось, и Бурый увидел мрачное лицо Кощея.
– Ну, с выздоровлением что ли тебя поздравить? – прошипел Кощей.
– Да какое там к черту выздоровление, Гриша! Вот, видишь? – постучал он ногтем указательного пальца по гулкому гипсу.
– Вижу, вижу, хороший воротник. Садись.
Дверь открылась, и Бурый осторожно забрался вначале на ступеньку, а затем и в салон джипа на заднее сиденье. И понял, приедь друзья на «Жигулях», он не смог бы влезть в салон – габариты не те. В машине кроме Кощея были еще водитель и один телохранитель. Это немного насторожило Бурого, ведь он знал, что Кощей в последнее время иначе как с двумя телохранителями никуда не выходит.
– Трогай, – сказал Кощей.
Водитель тронул с места так резко, что Бурого качнуло, откинуло к спинке, он даже скривился.
– Что, больно?
– Да, больно, говорю с трудом. Но врачи сказали, что через пару недель гипс снимут.
– Конечно, снимут, только орехи щелкать зубами не сможешь еще долго.
– Да ну их к черту!
– Правда, я думаю, – произнес Кощей с мрачной и одновременно лукавой ухмылкой, – гипс с тебя. Бурый, снимут раньше.
– Почему это?
– С таким воротником человека не хоронят – в гроб не лезет.
Бурый прижался к дверце, ему захотелось выйти, но джип мчался по улице с такой скоростью, что будь Бурый здоров, он и то не рискнул бы выпрыгнуть. А Кощей смотрел на него с улыбочкой, которая не предвещала ничего хорошего: вроде бы шутил, а вроде бы говорил серьезно.
По выражению лица Кощея и по интонациям его голоса всегда было тяжело определить, правду ли он говорит или подкалывает, издевается.
Бурый молчал.
– Наверное, закурить хочешь?
– Ага, хочу, только у меня сигареты кончились, – соврал Бурый, понимая, что, если Кощей даст сигарету, это будет знаком примирения, а не даст, то и нечего при нем курить.
– На, закури, – Кощей протянул пачку «Мальборо».
Непослушными, дрожащими пальцами Бурый вытащил сигарету, чуть не сломал ее, затем принялся заталкивать в рот.
– Ну и вид у тебя, Бурый, как в мультиках.
– Чего? – переспросил Бурый.
– Вид, говорю, у тебя ни к черту. И вообще, Бурый, не нравишься ты мне.
– Это почему же, Гриша? Я же для тебя…
– Ага, ты для меня, а еще больше для себя. Ты зачем этому козлу про Альберта рассказал?
– Какому козлу, Гриша, ты что?
– Какому? У тебя, наверное, с памятью, Бурый, плохо стало?
– Уже нормально, Гриша, нормально у меня с головой, прошло…
– А мне кажется, нет. И мы твою голову полечим.
– Как это?
– А очень просто. Сейчас мы едем к одному деду, у него циркулярка, вот мы твой воротник и распилим.
– Как! Ты что, Гриша, не надо! Я же для тебя.., я для вас…
– Ладно, ладно, Бурый, сиди, это я пошутил. Хотел бы голову тебе отпилить, не сказал бы.
– А куда мы едем?
– К деду, у которого циркулярка, только там у нас другие дела. Надо одного фраера пугануть, его уже туда привезли.
– Какого фраера?
– Да есть один фраерок, платить денежки отказался, а долг за ним немалый.
– Мне бы домой, тут недалеко. Я дойду, останови, Гриша, скажи, чтобы остановил тачку, какой из меня работник?
– Нет, нет, Бурый, поедем. Вначале, как всегда, работа, а потом домой.
– Какое дело, Гриша, мне же плохо!
– Ты же знаешь, Бурый, больничные я не оплачиваю.
К тому же ты не член профсоюза.
