— Да с чего вы взяли, что ее убили из-за вас?
— Это провидение судьбы. Месть за мое благополучие. Все женщины, которых судьба связывает со мною, обречены. В мире существует равновесие. Если ты богат, тебе не везет с женщинами, с детьми. И наоборот, бедные, как правило, всю жизнь живут с одной женой, рожают кучу ребятишек. У них большие крепкие семьи. «Не в деньгах счастье». Знаете такую пословицу? В ней вся моя жизнь. Денег куры не клюют, а ни жены, ни детей, ни счастья. Сколько раз я хотел создать крепкую семью! Сколько раз вел к алтарю очередную избранницу!
— И сколько раз? — уточнила я.
— Я был трижды женат. И трижды вдовец, — уныло вздохнул Курков. — Последняя моя жена, Лариса, взорвалась вместе с яхтой в Чорном море. Вторая жена Люда погибла в автомобильной катастрофе. Почему-то отказали тормоза. Она разогнала автомобиль, а потом не смогла затормозить на повороте. Машину выбросило в кювет. Людочка скончалась на месте. Когда к ней подошел инспектор Госавтоинспекции, все было уже кончено. И с Людой, и с Ларисой я прожил чуть меньше года.
— А с первой женой вы развелись? — спросила я, не веря в закономерность трагических смертей жен Куркова.
— Нет, она тоже умерла. С Тоней у нас был самый короткий брак — всего четыре месяца. С ней я познакомился, когда служил в армии, на Дальнем Востоке. Когда меня демобилизовали, я приехал домой не один, а с беременной невестой. Со свадьбой тянуть не стали, сразу расписались. Через полгода у нас должен был родиться малыш. Но Тоня его не доносила. Неожиданно у нее начались преждевременные роды. Вообще-то нас сразу предупредили, что беременность для моей жены нежелательна, у нее врожденный порок сердца. Но Тоня до последнего дня молчала. Во время операции ее сердце не выдержало, и она умерла. Ребенок родился очень слабым, на вторые сутки он тоже умер. После этой трагедии я долго не мог прийти в себя. Поступил в институт, закончил его с отличием. Меня взяли на хорошее место. Потом занялся бизнесом. Как видите, преуспел.
— Кузьма Егорович, но ведь смерть Тони не может быть на вашей совести. Во все времена женщины умирали при родах. От такой смерти не может быть застрахована ни одна женщина. Тем более что у нее была такая серьезная патология.
— Да? А что скажете о смерти Ларисы и Люды? От взрыва на яхте тоже никто не застрахован? Да и на дорогах тоже часто бьются, практически каждый день. Вы хотите сказать, что тормоза отказали случайно? — Курков был на грани истерики. Его голос дрожал. Воспоминания о погибших женах отозвались в сердце острой болью. Его рука легла на грудь, и он откинулся в кресле, закрыв глаза.
— Вам нехорошо? — забеспокоилась я.
— Нормально, — глухо ответил Кузьма Егорович.
Я хотела прекратить разговор, опасаясь, как бы с Курковым не случился сердечный приступ, но Алина успела спросить:
— Вы обращались в милицию?
— Обращался, но без толку.
— А у вас в бизнесе есть враги? Возможно, заказчиков преступлений надо искать среди ваших конкурентов?
— Нет, милиция проверяла, эту версию. Да и какие у меня конкуренты? — превозмогая боль, печально усмехнулся он. — Все давным-давно поделено. Кто не успел, тот опоздал, сейчас свободных ниш нет. И конкурентов, по сути, тоже нет. Все конкуренты давно переквалифицировались в компаньонов. Каждый занимается своим делом, и если наши пути пересекаются, то все спорные вопросы решаются миром. Не в их интересах, менять ни окружение, ни среду обитания.
— Спорное заявление. Вас послушать, так в лесу бродят одни лишь зайчики и белочки, — фыркнула Алина. — А вот в туристическом бизнесе до сих пор шакалы встречаются, — она выразительно посмотрела на меня, намекая на Калюжного.
— Так это в вашем лесу, а в моем волков и шакалов уже давно отстреляли.
— То есть вы напрочь отрицаете причастность конкурентов в смерти ваших жен?
— Да. Тоня умерла, когда я даже студентом не был.
— Я не веду речь о Тоне, — пояснила свою мысль Алина. — Давайте поговорим о Ларисе и Людмиле. Давно погибла Лариса?
— Давно, больше десяти лет назад.
— Вот видите! Практически конец девяностых годов. Именно тогда все спорные вопросы решались с помощью оружия!
— Но ведь убили не меня, а ее!
— Значит, смерть вашей жены должна была стать предупреждением для вас.
— Предупреждение было, только намного раньше, в канун нашей с Людой свадьбы. Я нашел в почтовом ящике письмо, сложенное из вырезанных из газеты букв. Я посчитал это письмо чьей-то дурной шуткой.
— Что было в письме?
— Дословно не помню, но смысл таков: судьба не прощает, а карает. Каждый платит по счетам. И в конце приписка: «Ты обречен на одиночество. Смерть будет преследовать любую женщину, которая окажется рядом с тобой. Трижды подумай, чем связать свою жизнь с кем-то».
— Вы сохранили это письмо?
— Конечно, нет. Сразу же разорвал его на мелкие кусочки. А после Людиных похорон пришла телеграмма с одним-единственным словом «соболезную». Я почему-то сразу вспомнил это письмо.
— Откуда была отправлена телеграмма?
— Телеграмма была местная.
— Мистика какая-то, — пробормотала я. — А в мистику я мало верю. Больше вам не присылали угроз?
— Нет, только после взрыва на яхте в почтовом ящике я нашел записку: «Вот видишь».
— Она опять была набрана из букв, вырезанных из газеты?
— Нет, просто отпечатана на листе белой бумаги.
— Без адреса?
— Без. Ни кому, ни от кого. Только два слова. «Вот видишь».
— И вы опять связали эту записку с первым посланием-предупреждением и телеграммой-соболезнованием?
— Да. Я подумал, что письмо, телеграмма и записка — звенья одной цепи.
— Может, вы знаете, какой цепи? — спросила Алина.
— Если бы я знал имя этого «шутника», я бы разорвал его на мелкие куски.
— Кузьма Егорович, а не могли вы в свое время, очень давно кого-то очень сильно обидеть, или перейти кому-то дорогу? — осторожно спросила я. — Я сейчас спрашиваю не о бизнесе. С конкурентами мы разорались, вы утверждаете, что они здесь ни при чем.
— Да, в свое время милиция просеяла всех моих компаньонов и конкурентов. Ни один из них не имел отношения к смерти Люды и Ларисы.
— Люды и Ларисы, — повторила за Курковым Алина. — Все правильно, смерть этих женщин наводит на размышления. Бедняжка Тоня умерла своей смертью. Это бесспорно. Ой, послушайте, что мне пришло в голову, — воскликнула она. — Вы хорошо знали семью вашей первой жены?
— Почему вы об этом спрашиваете?
— Я вдруг подумала. Если Тоня единственная дочь, то ее родители могли вас винить в смерти их дочери. Глупо, конечно, — так распорядилась судьба — но ослепленные горем родители неосознанно могли вас возненавидеть. Тоня в могиле, а вы живы, забыли о ней, радуетесь жизни, собираетесь вновь жениться. Обидно? Больно? Несправедливо? Вдруг это они изводят ваших жен, полагая, что вы всю жизнь должны ходить в трауре по Тоне?
