На этот раз я возражать не стала. А вдруг? Раз у нас у самих нет свежих мыслей, может гадалка их навеет.
Баба Маня жила небедно в уютном особняке, расположенном в престижном районе города. Должно быть, отбоя в клиентах у нее не было, и зарабатывала она немало. Одна из комнат особняка была отведена специально для приема посетителей. Туда нас и проводила пожилая дама, облаченная во все черное и похожая на монахиню.
Посреди комнаты стоял огромный письменный стол, заваленный толстенными книгами. Что это были за книги, я не знаю, названия прочитать не удалось. Стены комнаты были сплошь завешены иконами в дорогих золоченых рамах.
— Слушаю вас, — отвлекла мое внимание от икон сухонькая старушка, голова которой едва выглядывала из-за стопки книг на столе. Если бы она не отозвалась, я бы ее и не заметила.
— Здравствуйте, баба Маня, — поздоровалась Алина. — Мы с вами на десять договаривались.
— Да, у меня тут все записано, — седая головка закачалась на тонкой морщинистой шейке. — Вас зовут Алиной?
— Да, а это мои подруги: Марина и Стефания.
— Но я не делаю групповые предсказания.
— Речь пойдет не о нас, а об одном человеке. Мужчине… — не знаю почему, но Алина сначала захотела снять проклятие с Куркова.
— Женщине, — уточнила я, перебив Алину. Мне не терпелось узнать имя убийцы Редькиной.
— Так мужчине или женщине? — переспросила баба Маня.
— Сначала о женщине, а потом о мужчине, — мудро расставила приоритеты Степа.
— Вас не поймешь, — равнодушно отреагировала на наш спор баба Маня.
— А мы вам сейчас все объясним, — Алина принялась быстро втолковывать гадалке суть проблемы, не вдаваясь в подробности и не рассказывая всего того, что нам удалось раскопать.
— Все поняла. Фотография погибшей есть?
— Ксерокопия с паспорта подойдет? — спросила я, выкладывая на стол копию документа.
— Подойдет, — сказала баба Маня.
Она осторожно взяла в руки ксерокопию, внимательно всмотрелась в фотографию, затем вновь положила ее на стол, закрыла ее сверху сухонькой ладошкой и сомкнула веки. Так и сидела минут пять с закрытыми глазами, едва шевеля губами, потом и вовсе замерла.
Грешным делом, я подумала, что баба Маня задремала, со стариками такое часто случается, но вдруг она резко распахнула глаза и, выбрав почему-то из троих меня, сказала:
— Покойная не знала, кто ее убил.
Ответ бабы Мани меня разочаровал, я не сдержалась:
— Покойную убил киллер. Естественно, она не была знакома с исполнителем убийства. А вы не можете нам сказать, кто ее заказал?
— Женщина средних лет, — сказала гадалка. У меня мороз пробежал по коже. Киллер так же описывал заказчицу убийства. — Она не держала зла на покойную и не была ей врагом. Враги у покойной были, из казенного дома, но они не имеют никакого отношения к убийству, — как бы читала с фотографии баба Маня.
— Враги? Из казенного дома? У покойной были проблемы с законом, — сообщила бабе Мане Алина.
— А я и говорю, если бы не пуля, сидела бы сейчас покойница за толстыми стенами.
— Получается, Редькину убили ни за что? — опешила Степа.
— Ни за что не убивают, — сама же себе возразила баба Маня.
— А, — догадалась Алина. — Значит, ей досталась чужая пуля?
— Пуля предназначалась ей.
— Как же вас понимать, баба Маня? — сдалась я, оставив все попытки понять гадалку.
— А вот так и понимай. Ваша покойница — жертва. Она понесла кару за мнимую вину, за несовершенный проступок. Но дела эти совсем давние. Плохо вижу, — она сомкнула веки и забылась, бормоча себе поднос: — Мужчина, слезы, проклятия… — Она встрепенулась и открыла глаза. — Нет, слишком много лет прошло. Много сил надо, чтобы до всего докопаться. Старая я для таких дел. Пойду — там и останусь.
— Баба Маня, — радостно воскликнула Алина. — Вы гений!
Старушка нахмурилась, Алинин комплимент ей не понравился. И она забормотала:
— Свят, свят. Все гении от беса, а я божий человек.
Алина ее не слушала, продолжая восхищенно тарахтеть:
— Все верно, в основе преступления лежит проклятие. Дело было так… — и она выложила всю историю Кузьмы Куркова. По мере ее рассказа баба Маня удовлетворенно покачивала головой, мол, так все и было. — А вы проклятие снять можете? — под конец спросила у нее Алина.
— А у вас фотографии есть?
— Чьи фотографии?
— Ну этого парня, его девушки, ее матери?
— Нет. Мы можем достать фотографию Кузьмы, даже попробовать его привести сюда, а вот что касается остальных…
— Нет, меня, прежде всего, интересует фотография женщины, которая наложила проклятие. Проклятие надо нейтрализовать и отправить назад хозяйке.
— Она умерла, — напомнила я.
— Тогда надо успокоить ее дух, чтобы он прекратил искать исполнителей своей воли.
— Баба Маня фотографию мы вам вряд ли сможем достать, но мы можем свозить вас на могилу. Это недалеко, честное слово, — заверила старушку Алина. — Наверняка на памятнике есть фотография.
— Будет могила, мне и фотография не нужна, — уверенно ответила баба Маня и предупредила: — У меня с двенадцати прием. Успеем?
— Успеем, — Алина вскочила с места и заторопилась к выходу, увлекая меня и Степу за собой.
Баба Маня вышла из дома с внушительным саквояжем в руках. Алина перехватила из ее рук саквояж и чуть не уронила его на землю.
— Тяжелый, — отметила она.
— Здесь у меня все, что нужно для обряда: священные книги, кадило, свечи. Без всего этого проклятие не снять.
Усадив бабу Маню на заднее сидение, рядом со Степой, Алина завела свой автомобиль и мы поехали. Всю дорогу и баба Маня, и мы хранили торжественное молчание. Впрочем, где-то с середины пути баба Маня задремала, уронив голову Степе на плечо.
Остановив «Опель» перед кладбищенскими воротами, Алина повернула голову назад и тихо зашептала:
— Баба Маня, приехали.
Старушка встрепенулась, обвела нас сонным взглядом и как ни в чем не бывало соврала:
— Извините, задумалась. Ну, где ваша могилка? — спросила она, покидая салон автомобиля.
— Сейчас, сейчас сориентируемся, — ответила Алина, оглядываясь по сторонам. Заметив женщину в рабочем халате, она подбежала к ней, чтобы спросить. Вернулась через минуту с довольным выражением лица. Очевидно, памятник Лиле стал своего рода достопримечательностью Петровского кладбища. — Идемте, — позвала Алина. — Здесь недалеко, сначала прямо, а потом первый поворот налево.
Белого ангела мы увидели сразу, как только свернули с центральной аллеи. Он сидел на высоком постаменте, сложив крылья и скорбно склонив голову. Взгляд его был устремлен вниз, на мраморную плиту, на которой была высечена надпись: «Скорбим и помним», а ниже «Лилия Вадимовна Иванова» и две даты: рождения и смерти.
