«Что верно, то верно. Грымза», — подумала, вспомнив свое первое впечатление от Лидии Митрофановны.
— Дальше рассказывайте, — поторопил Воронков.
— А что дальше? Вокруг Куркова крутились разные фифы, но Редькина зашла дальше всех. Я сразу раскусила эту женщину. Меня на мякине не проведешь, я воробей стреляный. Это Курков думал, что его встречи с Редькиной случайны, но я-то видела, как она его пасла. Видела, как из баллончика ослепила, а потом «первую помощь» оказала. А он, дурак, думал, что Редькина его судьба, небо ему ее послало. Нет, небо ему меня послало! Я — торжество справедливости! Я — ангел мести!
Воронков пресек ее пафосную речь:
— Лидия Митрофановна, ближе к теме, пожалуйста.
— А дальше и рассказывать нечего. Мне попалась газета на русском языке. В Венгрии много живет наших соотечественников. У них даже есть своя газетка, в которой, как и во всякой другой газете, последняя страница отведена под объявления. Одно из объявлений было такое: «Решу ваши проблемы» и телефон. Телефон, как оказалось, принадлежал посреднику. Я оставила свой, гостиничный. Позже мне перезвонили. Мы договорились о встрече в самом оживленном месте Будапешта, на улице Ваци, у фонтана. Пришел парень и принял мой заказ. Фотографию Редькиной я сделала заранее. Сейчас не проблема сфотографировать и через пять минут получить фото.
Я снисходительно посмотрела на Алину:
— А кто-то говорил, что Востриковой любви захотелось.
— Да помню я, что говорила. Лучше бы ей действительно любви захотелось, а не мести, — сквозь зубы процедила Алина.
— А деньги? — спросил Воронков. — Услуги киллера дорого стоят.
— В «Интерстали» все неплохо зарабатывают. Живу я скромно. Вот и скопилась некоторая сумма. А парень тот совсем немного взял. Я ему аванс тысячу дала. А за второй половиной он не пришел: побоялся, должно быть.
— Если вам больше сказать нечего, Лидия Митрофановна, подпишите, пожалуйста, вот здесь, — Воронков положил перед ней несколько листков бумаги.
Мы едва дождались, когда Вострикову выведут из кабинета.
— Сергей Петрович, она чудовище! — воскликнула я, как только за Востриковой закрылась дверь.
— У нас сразу не сложились с ней отношения, — добавила Алина. — Пренеприятная особа. Вы бы видели, как она себя вела в поездке. Если вам нужны наши показания, мы всегда — пожалуйста. Ее все ненавидели. Но я и не предполагала, что она на такое способна.
— Она больная, сумасшедшая! — высказала свое мнение Степа.
— Похоже на то, — тяжело вздохнул Воронков. — Если докажут, что она невменяемая, сидеть ей за все свои грехи не на зоне, а в психушке. Впрочем, хрен редьки не слаще. Устал я что-то, — Сергей Петрович коснулся рукой лба. — Утомила меня ваша туристка, — он сделал акцент на слове «наша». — Складывается такое впечатление, что вы специально зазываете в свое агентство воров, убийц, маньяков. Чтоб не скучно было. Или они сами к вам липнут? Хотите анекдот? Стоят две бабки. Одна говорит: «Такое слышала! Вчера возле того дома мужика мертвого нашли». А вторая ей отвечает: «А чего их искать? Стукни любого из них топором, и искать не надо».
— Ну, знаете! — нервозно вскрикнула Алина. — И это вместо благодарности! Ничего другого от вас мы и не ожидали. Марина, Степа! За мной! Оставим этого типа мучиться угрызениями совести. Мы исторические ценности на Родину вернули, убийцу вычислили, а он, а он…
«Кажется, все идет по плану, — промелькнуло в моей голове. — Без нравоучений со стороны Воронкова и демонстрации обиды на его слова со стороны Алины не обошлось. Конечно, Воронков устал, это понятно. Но при чем здесь мы? Алина права, Воронков становится невыносимым брюзгой».
— Постойте, — уже у двери остановил нас Воронков. — Я тут вам бумагу одну заготовил, только у генерала подписать не успел. — Он подошел к сейфу и вытащил из него грамоту. — Держите, за помощь правоохранительным органам, а так же отвагу, доблесть и мужество. Поздравляю.
Грамоту он вручил Алине.
— А она настоящая? — дрогнувшим голосом спросила Алина.
— Самая что ни на есть настоящая, — заверил Воронков. — Бланк, печать, только подписи не хватает. Потерпите до завтра?
— Нет, лучше вы, Сергей Петрович, сами за генерала распишитесь, — предложила Алина, опасаясь, как бы Воронков наутро не передумал.
— Как скажите, — согласился майор.
Домой мы возвращались уставшие, но счастливые. Нас распирало от гордости. Наконец-то наши заслуги были отмечены.
— Может, отметим? — предложила Степа. — Грамота как-никак!
— Не могу, — отказалась Алина. — Хочу устроить своим домашним праздник, прийти сегодня вовремя. Я ведь после приезда из Венгрии толком ни с Санькой, ни с Вадимом не разговаривала.
Эпилог
Аня стояла под дверью и горько плакала, роняя слезы на нашего фокстерьера Бобби.
— Дочка, что случилось? — бросилась я к ребенку.
— В квартиру не могу попасть.
— Ключи потеряла? — спросила я. Месяц назад мы поменяли дверь, выбрав самую дорогую и крепкую. Если Аня потеряла комплект ключей, то замки скорей всего придется менять.
— Вот они, — Аня потрусила связкой ключей.
— Может, пока ты гуляла, папа домой пришел и автоматически запер дверь на щеколду?
— Папа на работе, я ему звонила, — плаксивым голосом сообщила Анюта.
Я достала из сумки свои ключи и попробовала открыть дверь. Замки были открыты, но дверь не давала открыть пресловутая щеколда, врезанная в дверную броню. Чтобы попасть в квартиру, надо было выбить дверь.
— Кто же закрыл дверь? — недоумевая, спросила я.
— Там только Хрюн, — всхлипывая, выдавила из себя Аня. — Это он закрыл дверь. Он просился гулять, но я его наказала (он опять подчистую съел весь собачий корм) и решила сначала вывести Бобби, а потом уж его. Он стал возмущаться, почему не его первым на прогулку ведут, на дверь бросаться. Наверное, случайно копытом задвинул щеколду.
— Хрюшечка, — запричитала Степа. — Отодвинь щеколду, миленький.
Из-за двери доносилось жалкое похрюкивание, перемежающееся с цокотом копыт. «Хрюн пытается сделать подкоп в паркете перед дверью», — от этой догадки у меня больно сжалось сердце, я представила, в каком состоянии увижу прихожую, когда мы войдем в квартиру.
— Марина, надо ломать дверь, — выставила мне ультиматум Степа. Если бы вы видели, с какой ненавистью она смотрела на дверь. Так бы и схватила топор и пошла крушить преграду, разделяющую ее с любимым животным.
— Дверь ломать не будем, — набравшись мужества, ответила я.
— Марина, он умрет от голода! Его смерть будет на твоей совести, — воззвала к моей совести Степа. — Марина, без еды он и трех дней не протянет!
