– Ты никогда не рассказывала мне об этом раньше.
Она поводит глазами:
– Да гордиться вроде бы нечем, тем более что я с ним встречалась.
– Не может быть!
– Я серьезно…
У меня отвисает челюсть. Без преувеличения.
– А Энди в курсе?
– Нет. И я не собираюсь ему об этом рассказывать.
Я мотаю головой. Я тоже не намерен этого делать, не хочу быть разносчиком сплетен.
– Но как ты с ним…
– Выпей-ка для начала, – подвигает ко мне бутылку Триста. – Тебе не помешает.
* * *
Триста оказалась права. Вино притупило ужас услышанной мною истории.
Она познакомилась с Оуэном Оливером, когда ему было тридцать с небольшим. Триста была на десять лет моложе, с дипломом специалиста по истории искусств, но работала в коллекторском агентстве. Там они и встретились. Оуэн работал в отделе выписки счетов при больнице Святой Марии. Когда пациенты не оплачивали счета, сотрудники отдела обращались в агентство Тристы.
– Это была сволочная работенка, – признается мне Триста. Ее голос уже начал заплетаться от вина. – Я звонила больным людям и требовала у них деньги. Противно и мерзко. Каждый день я чувствовала себя гадиной, делавшей гадости.
А Оуэн убедил ее, что она таковой не была. Впервые они заговорили на эту тему в связи с некоей Линн, которая задолжала больнице больше десяти тысяч долларов. Позвонив ей семнадцать раз, Триста пришла к выводу, что ей дали неверный номер. На звонки все время отвечал старик лет девяноста, явно страдавший деменцией. А Линн было двадцать восемь. И проживала она одна. Так и не установив с ней контакт, Триста позвонила в больничный отдел выписки счетов – проверить номер. На звонок ответил Оуэн.
– Конечно же, мне дали верный номер. Оуэн сказал, что Линн была актрисой, – Триста тяжело вздыхает. – Я испытала такое замешательство, что даже не спросила, откуда он это знает.
Они разговорились. Тристе понравился его голос, ему понравился ее смех, и они договорились о свидании. Триста встречалась с Оуэном шесть месяцев.
– Мы оба любили поесть и выпить, и оба предпочитали смотреть спортивные игры, а не играть в них. Зато много занимались сексом. Хорошим, но не улетным, дух не захватывало. Но… – Триста поднимает палец вверх и очерчивает в воздухе круг, – Оуэн делал такие рулетики с корицей, которые таяли во рту. Вообще он их делал с разными начинками, скатывал из теста, поливал топленым маслом, а затем добавлял смесь корицы с сахаром… – на мгновение Триста вперивает взгляд в никуда. Затем медленно возвращается к рассказу: – Да, рулетики с корицей были хороши. Они были совершенно отпадные. И Оуэн казался совершенно нормальным. Разве что работал клерком в больничном отделе счетов.
Моя собеседница опускает глаза и улыбается. Но не обычной улыбкой, а полной отвращения и устремленной внутрь себя. А потом Триста резко поднимает голову и заглядывает мне прямо в глаза:
– Я порвала с ним, потому что у меня и в мыслях не было выходить замуж за больничного клерка. Я бы не сделала этого ни за какие коврижки. Может, это попахивает снобизмом, да только мне по барабану. Черт подери! Я не собиралась влачить нищенское существование всю свою жизнь. – Триста взмахивает руками, словно обороняясь от любых упреков, которыми я мог ее поддеть.
Но я ничего не говорю. Вместо слов я поднимаю свой бокал. Мы чокаемся и выпиваем вино.
Триста рассказывает мне об Оуэне Оливере почти два часа.
Он смотрел спортивные передачи, его любимой спортивной игрой был хоккей, хотя ближайшая профессиональная команда базировалась в сотнях миль от нас. Оуэн всегда носил джинсы. Всегда! Он снимал их только, отправляясь в душ, ложась в постель и расслабляясь возле бассейна, но плавать он не умел. Триста подозревала, что он вообще боялся воды.
Жил Оливер в доме на севере города – в том же районе, где проживали и мы с Миллисент сразу после женитьбы. Это не плохой район, но жилье там более старое и ветхое, нежели в юго-восточной части города, где расположен Хидден-Оукс. Дом Оуэн унаследовал от матери, после ее кончины. По словам Тристы, он был «довольной милый, но больше походил на хибару», что совсем не удивительно. Большинство домов в северной части – маленькие коттеджи с верандами, резным деревянным декором, крошечными слуховыми оконцами и старомодными, зачастую убитыми интерьерами. Дом Оуэна не являлся исключением.
Отопления в нем не было, окно в спальне заедало, ковер раздражал своим противным сине-зеленым цветом. Ванна имелась, но смеситель подтекал, и это сводило Тристу с ума. Если она оставалась у Оуэна на ночь, то обязательно закрывала дверь в ванную комнату, иначе заунывную капель слышно было даже в гостиной. Если они с Оуэном ели в его доме, то пользовались посудой матери, с желтым цветочным орнаментом по ободку.
Через некоторое время Триста становится настолько пьяной, что продолжать разговор дальше просто не в состоянии, и я прошу клубного водителя отвезти ее домой. На прощание я заверяю жену друга: если ей захочется еще поговорить об Оуэне, я с удовольствием ее выслушаю. Я говорю правду.
Триста снабдила меня теми сведениями, которые мне были очень нужны для второго письма Джошу!
17
Я никогда не любил и не умел вынашивать планы. Даже мое путешествие за океан не было запланировано. Мне позвонил приятель, и через неделю я встретился с ним в аэропорту Орландо. Когда я осознал, что никогда не поднаторею в теннисе так, чтобы играть в него профессионально, я не строил планов на будущую карьеру. Я не планировал воспитывать ребенка, когда Миллисент забеременела Рори, и я не думал растить второго ребенка, когда она сообщила мне, что ждет Дженну. Только наша общая с Миллисент тайна заставляет меня планировать дальнейшие действия.
Моя игра – теннис, а не шахматы. Я играю, обучаю теннису, и при этом все ограничивается только тем, что я вижу: двумя сторонами сетки, двумя противостоящими силами, одной целью. Это не сложно. А теперь я вынужден планировать. Я должен составить план, с одной-единственной целью – обезопасить от подозрений себя и Миллисент. И этот план охватывает несколько разных людей.
В текущей версии моего плана фигурируют три человека: Оуэн, Джош и Аннабель. Миллисент – четвертая. Да и Тристу я мог бы в него включить. Или те сведения, которые она мне сообщила.
Первым делом я пошлю второе письмо Джошу. В нем будут указаны не только подробности из реальной жизни Оуэна (в частности, описание дома его матери), но и дата, когда исчезнет еще одна женщина.
Это рискованно, я понимаю, может быть, даже излишне. Но таким письмом мы одним махом добиваемся цели. Мы всех убеждаем: да, Оуэн вернулся. И да – именно он виновен в смерти Линдси и следующей жертвы. Никаких гаданий, никаких расхождений во мнении у полиции и прессы, пытающихся понять – действительно ли Оуэн Оливер вернулся или у него появился подражатель. Информация, которой снабдила меня Триста, убедит и тех и других окончательно: это он! И никто не усомнится в том, кто виноват, когда исчезнет следующая женщина.
