Джош подчеркивает, что пока еще доподлинно не известно, что произошло с Наоми. И представляет зрителям молодую женщину – якобы ее подругу. Мне она не знакома. Я не помню, чтобы видел эту женщину с Наоми в реальной жизни или в сети. Она сильно гнусавит. И меня это раздражает. Такое ощущение, будто я оказался запертым с ней в машине. Женщина утверждает, что Наоми «милая, но не жеманная, хорошая подруга, но достаточно независимая, умная, но не всезнайка». А я не понимаю, что это значит.
«Подруга» Наоми отходит в сторону. Камера снова фокусируется на Джоше, а затем расширяет обзор. Рядом с репортером стоит мужчина – довольно крупный, с усами, делающими его похожим на моржа. Со слов Джоша, это помощник управляющего отелем «Ланкастер», работавший вместе с Наоми. Джош не просит его охарактеризовать Наоми одним словом, но он это делает:
«Если бы мне нужно было описать Наоми одним словом, я бы сказал «добрая». Она была добра ко всем – и к гостям нашего отеля, и к своим коллегам. Всегда готова помочь. Если постояльцу нужно было отнести что-то в номер, а горничные были заняты, Наоми добровольно вызывалась это сделать. Если кто-то из коллег заболевал, она охотно выходила на замену. Никогда ничего не просила. У меня, во всяком случае. За каждого я сказать не могу».
Стук в окошко машины заставляет меня подскочить.
Триста.
Я вижу ее и ее отражение в стекле. В последний раз, когда я видел Тристу, она была обдолбана до состояния, близкого к коме. Но данное ей обещание я сдержал и ничего не рассказал Энди.
Триста улыбается мне, жестом просит опустить окошко. И, когда я это делаю, она наклоняется и целует меня в щеку. Ее абрикосовая губная помада кажется мне очень липкой.
– Привет, – говорю я.
Триста смеется. Улыбка делает ее моложе, как и козырек с ромашкой на голове.
– Прости, у меня просто хорошее настроение.
– Заметно, – я выхожу из машины и встаю к ней лицом. Глаза Тристы чистые, зрачки не слишком большие и не слишком маленькие. Кожа чуть розоватая, как будто накануне она провела день на пляже. – Отлично выглядишь!
– Да, у меня все отлично.
Облегчение, которое я ощущаю, подтверждает, как сильно я за нее беспокоился.
– Я очень рад это слышать. Я волновался за тебя.
– Я ушла от Энди, – говорит Триста.
– Ушла? Куда? – я кидаю взгляд на кофейню, думая, что Энди в ней. На самом деле.
– Нет, я имела в виду не это. Мы больше не живем вместе.
Скрыть шок мне не удается. Энди и Триста поженились вскоре после нас с Миллисент. Мы были на их свадьбе. Ничто не намекало на проблемы в их семье. Ни я, ни Милллисент не замечали ничего такого.
– Энди разве тебе не сказал? – спрашивает Триста.
– Нет.
– Что ж, узнаешь это от меня. Я его бросила.
У меня на языке вертятся слова: «Мне очень жаль, что ваш брак распался». Мне действительно жаль, потому что Энди с Тристой – мои друзья. Но Триста выглядит такой счастливой, что я лишь плотно сжимаю губы.
Триста закатывает глаза.
– Все в порядке. Ты ничего не должен говорить. Только знаешь что? Я никогда его по-настоящему не любила. Так, как ты любишь Миллисент, – Триста улыбается, совершенно не смущенная. – Это правда. Я вышла замуж за Энди потому, что он соответствовал всем моим требованиям. Это звучит ужасно, да? Ну же, скажи! Я – стерва!
– Я никогда не называл тебя стервой.
– Но ты так считаешь. Должен считать – ведь ты друг Энди.
– Я и твой друг тоже.
Триста пожимает плечами.
– Я больше не буду брать у тебя уроки. Извини, но я не могу ходить в клуб, который посещает Энди.
– Понимаю.
– Ты мне действительно очень помог, – говорит Триста. – Тот разговор помог мне понять, что к чему.
Тот разговор и мне помог. Благодаря Тристе я узнал об Оуэне то, чего не узнал бы иначе никогда, и смог написать от его имени убедительное письмо Джошу. Но Триста имеет в виду другое.
– Я ничего такого не сделал, – говорю я. Возможно, чтобы убедить самого себя, что не я разрушил брак друга.
– Если бы ты меня тогда не выслушал, моя тайна осталась бы со мной и продолжала бы меня изводить. Мне нужно было выговориться. Но кому хочется слышать такое. Все желают знать только одно: Оуэн – чудовище.
– А он не такой?
Триста задумывается, посасывая соломку:
– И да, и нет. Помнишь, я тебе сказала, что секс с ним был хорошим. Не классным, но хорошим?
Я киваю.
– Я соврала. Он был классным. Реально фантастическим. Оуэн был… он был… – голос Тристы плывет. Она отводит взгляд на парковку перед кофейней, явно прокручивая перед глазами воспоминания, которые я видеть не могу. Мне неловко смотреть на нее молча, но говорить что-то мне кажется еще неуместней. И я не открываю рта.
– Я любила его, – признается вдруг Триста.
– Оуэна?
Она кивает, а потом трясет головой:
– Это звучит ужасно. Я не хочу сказать, что собираюсь к нему сбежать. Да и где его найти, я не знаю. О Боже, я не так выразилась, – Триста вскидывает вверх руки, словно отмахиваясь от объяснения. – Прости. Это все так странно.
– Нет, это… – я не могу подобрать другого слова.
– Странно.
Я пожимаю плечами:
– Ну да, странно.
И ужасно.
– Любить чудовище плохо?
– Ты же не знала, что он за человек, когда влюбилась в него?
– Не знала.
– И ты полюбила его не за то, что он – чудовище, так ведь?
Теперь Триста пожимает плечами:
– Как я могла это понять?
У меня нет ответа.
31
Церковь Обретения Надежды становится местом сбора всех людей, желающих поговорить о Наоми, помолиться за нее или поставить свечку. Сначала туда зачастили ее подруги и коллеги по работе. Возможно, первыми дорожку в эту церковь проложили моржеобразный помощник управляющего «Ланкастера» и гнусавящая девушка. Но теперь доброхотов заметно прибавилось.
Я не захожу в саму церковь, но останавливаюсь возле нее по дороге с работы домой. Сидя в машине, я наблюдаю, как люди входят и выходят оттуда. Одни задерживаются там надолго, другие – только на несколько минут. Некоторых я узнаю. Я общался с этими людьми в клубе и готов держать пари, что никто из них не был знаком с Наоми. Это не те люди, что встречаются с гостиничными портье.
Слухи о новом обычае доходят до Миллисент – скорее всего, от кого-то из клиентов. И она решает, что наше семейство должно сходить в эту церковь в пятницу.
