– Надеюсь, это поможет, – слабо вздыхает Миллисент.
– Я тоже.
Я подаюсь вперед и кладу свою руку в ее ладони. И мы сидим так, пока жена не косится на остатки моего эклера и не откусывает от него кусочек. Я беру ее половинку эклера и делаю то же самое. На лице Миллисент появляется слабая улыбка. Я сжимаю ее руку.
– Все будет хорошо, – заверяю ее я.
Раньше так всегда говорила Миллисент. Она говорила так, когда мы были молодыми и родили одного ребенка, а потом и второго. Она говорила так, когда мы купили наш первый дом, а потом и второй, побольше.
И она сказала так, когда тело Холли лежало в нашей общей комнате с головой, размозженной теннисной ракеткой.
* * *
Пока я стоял над Холли, осознавая, что я наделал, Миллисент начала действовать.
– У нас еще остался в гараже тот брезент? – спросила она.
Мне потребовалась минута, чтобы понять смысл ее слов:
– Брезент?
– Ну, после той протечки.
– Думаю, да.
– Принеси его.
Я медлил, размышляя над тем, стоит ли вызвать полицию. Ведь именно так поступают люди, когда убивают кого-то в целях самообороны. Они звонят в полицию и объясняют, что случилось, потому что они не совершили ничего плохого.
Миллисент прочитала мои мысли.
– Ты думаешь, полиция поверит, что Холли тебе угрожала?
Мне, атлету! Мне, со сломанной теннисной ракеткой.
Холли, совершенно безоружная!
Я не спорил. А пошел в гараж и, порывшись на полках и в пластиковых контейнерах, нашел свернутый синий брезент. Когда я вернулся в комнату, тело Холли лежало на полу уже в другом положении – с вытянутыми ногами и руками.
Мы расстелили брезент на полу и завернули в него тело как мумию.
– Давай перенесем ее в гараж, – сказала Миллисент. Так буднично, как будто и не размышляла над этим.
Я сделал, как она просила, и Холли оказалась в багажнике моей машины. Я отвез ее в лес и похоронил, а Миллисент замыла кровь на полу. К тому времени, как дети вернулись домой из школы, все следы Холли были затерты.
Так же мы поступили и с Робин. С той лишь разницей, что не предали ее земле. Тело Робин и ее маленький красный автомобиль нашли свой последний приют на дне озера.
Миллисент права. У нас всегда все было хорошо.
Теперь моя очередь сделать так, чтобы у нас и дальше было все хорошо.
* * *
Обе половинки эклера съедены, и Миллисент смахивает крошки в мусорную корзину. Мы встаем, пересекаем пустой темный офис и направляемся на выход, к машине. Уже совсем поздно. Даже китайский ресторан не работает. Но спортзал открыт круглые сутки. Он выделяется на общем фоне, как галогеновая звезда в темном небе.
Перед тем, как завести мотор, я поворачиваюсь к Миллисент. Она проверяет свой телефон. Я наклоняюсь к ней и касаюсь ладонью ее щеки – точь в точь как она делала множество раз. Жена вскидывает на меня глаза в удивлении.
– Итак, у нас есть план? – говорю я.
Улыбка озаряет все ее лицо:
– Конечно.
45
Шум утих. Впервые, как бы невероятно это ни звучало, приходит четкое видение ситуации. Прозрение. До того, как я увидел, как Дженна ударила парнишку в секции крав-мага, я не понимал, что мы с Миллисент делали больше, чем сознавали. Мы разрушали нашу собственную семью.
Последнее письмо Оуэна далось мне легче всех. Ведь у меня теперь есть цель – избавиться от него. И, похоже, я знаю, как ее достичь.
И, хотя я отправлю это письмо Джошу (как делал всегда), адресую я его людям. Я говорю им: вы все – дураки!
«Я вам дал уникальный шанс. Я попытался помочь вам меня поймать и сообщил даже для этого точную дату похищения очередной жертвы. Я даже дал вам две недели, чтобы подготовиться, спланировать мою поимку. Но, несмотря на это, вы потерпели фиаско. Вы не остановили меня, вы не смогли меня поймать, и Наоми мертва из-за вас. Не заблуждайтесь! В смерти Наоми повинен не я. А вы!
Она это поняла. Наоми смотрела те же репортажи, что и вы, читала мое первое письмо и все же осталась одна в пятницу 13-го. Наоми поняла, что повела себя как дура. Но не утратила веры и надежды. Она верила, что вы ее ищете. Надеялась, что вы ее найдете. Ее веру вы не обманули, но надежду не оправдали.
Будь у меня время, я бы рассказал вам все, что я с ней делал. Я бы описал вам каждую отметину, каждый порез, каждый синяк на ее теле. Но это было бы излишним. У вас уже есть ее тело.
И мне больше нечего вам сказать. Мы сыграли в игру, и вы проиграли. Наоми проиграла. Все проиграли, кроме меня. И теперь я откланиваюсь. Я совершил задуманное и возвращаюсь назад. Мне больше нечего доказывать. Ни вам, ни себе.
До свиданья.
Наконец-то».
Когда окончательный вариант письма готов, я сообщаю об этом Миллисент. Она приехала в клуб забрать Рори, решившего поиграть после школы в гольф. Миллисент останавливается у теннисного корта, где я поджидаю очередного клиента. А потом устремляется ко мне с улыбкой на губах; ее каблуки телесного цвета ритмично цокают по бетону.
Проходит несколько дней с нашего вечернего разговора. Став публичным человеком, Джейн Доу начала раздавать интервью направо и налево. И мелькала повсюду, пока… пока прошлой ночью не возникла Джейн Доу № 2.
Вместо пресс-конференции она решила выступить в прямом эфире, и его транслировали все местные новостные агентства. Эта женщина оказалась моложе остальных. Возможно, она еще учится в колледже. У нее черные как смоль волосы, бледная кожа и губы такие красные, словно их накрасили кровью. Джейн № 2 – практически полная противоположность типичным жертвам Оуэна. Но она рассказала почти такую же историю, что поведала всем Джейн № 1. Только парковка в ней другая, да еще несколько подробностей. Эта Джейн заявила, будто Оуэн ударил ее по лицу, и показала красновато-фиолетовый синяк на щеке.
Когда живой эфир закончился, на телеэкране появился мой старый друг Джош. В предыдущий раз он был очень серьезным, но прошлой ночью его голос звучал почти саркастически. Он, конечно, не сказал прямо на камеру, что Джейн № 2 – лгунья, но явно так думал. Я тоже не могу себе представить никого, кто бы ей поверил. Я так точно не поверил.
Проблема в том, что из-за таких женщин, как она, Оуэн остается главной темой всех новостных репортажей. Мне не нужно напоминать об этом Миллисент, когда она заходит на теннисный корт.
– Я готов, не знаю, как ты, – говорю я.
Глаза моей жены скрывают и от солнца, и от меня темные очки. Но она кивает.
– И тебе привет.
– Извини, – я наклоняюсь и целую Миллисент в щеку. Она пахнет цитрусом. – Привет!
