Бен прижал меня к себе, и внезапно причина страха, сдержанности исчезла, словно и не бывала.
– Меня оправдывает то, что я очень давно здесь не был.
Тот факт, что он никогда не привозил в это место Холли, был еще одной причиной полюбить его.
За следующей дверью обнаружилась вторая спальня, и хотя я была уверена, что во время нашего пребывания никто в ней жить не будет, я все же с интересом осмотрела комнату, где когда-то спал юный Бен.
Под окном в комнате стояла одинокая односпальная кровать, и за отдернутыми занавесками я видела белую пену каждой набегающей волны. Я прищурилась, глядя в темноту, пытаясь вызвать призрак мальчика, каким был Бен, мальчика, который стоял, прижав веснушчатый нос к стеклу.
– Я часами просиживал, глядя на море, мечтал, наверное, быть пиратом, – признался Бен, словно прочитав мои мысли.
Он стоял у меня за спиной, я прислонилась к нему, и его руки сомкнулись на моей талии.
– Тебе не было здесь одиноко, тебе ведь не с кем было играть?
Мои воспоминания о каникулах представляли собой гобелен воспоминаний, в каждое из которых был прочно вплетен Скотт.
Я скорее почувствовала, чем увидела, что Бен пожал плечами.
– Ничего другого я не знал и довольствовался собственным обществом. Когда мы сюда ездили, я еще был хорошим и послушным ребенком.
Что-то в его голосе и словах насторожило меня. Он так редко говорил о своем детстве, что я невольно фантазировала. Точно я знала только то, что Бену и его маме пришлось нелегко, когда его отец ушел из семьи, встретив другую женщину. Однажды вечером, немного перебрав вина, Бен признался, что в подростковом возрасте на некоторое время «немного вышел из-под контроля», прежде чем снова вернуться к нормальной жизни. Но когда я спросила его об этом, он замкнулся, а я была самым последним человеком на земле, кто стал бы ломиться в дверь, которую кто-то хотел оставить закрытой.
Главная спальня оказалась просторной. Обшитые деревом стены, как и деревянные полы, были выкрашены белой краской, и все напоминало о близости моря. По всей комнате валялись громадные раковины и необычные куски плáвника, словно однажды, когда никто не обращал внимания, прибой просто занес их в дом через окно. Шум моря, высвистывавшего свою морскую мелодию, был здесь даже громче, и мне стало интересно, каково это будет ложиться спать под его неумолкающее бормотание. Я предположила, что очень скоро это узнаю. Я слегка поежилась, но Бен, по счастью, не так это понял.
– Нужно натопить эту комнату, – сказал он, растирая мои руки, как будто нужно было их согреть, когда на самом деле ничто не могло быть дальше от правды. Кровь буквально неслась по жилам, когда я представляла нас с Беном лежащими рядом на кровати, к которой постоянно возвращался мой взгляд. Ее деревянный каркас был выкрашен в нежно-голубой цвет, а яркое лоскутное покрывало делало ее еще более притягательной. Я снова вспомнила, как Бен сказал продавщице, что у нас медовый месяц, и на щеках у меня проступил румянец.
– Ну, не знаю, как ты, а я просто умираю от голода. Давай-ка я приготовлю нам что-нибудь на ужин.
Говорила я слишком оживленно, словно пробовалась на роль «очень возбужденной особы» в пьесе. И была бесспорным кандидатом на победу.
К тому времени, когда я нарезала овощи к соусу для пасты и наконец разобралась, как включать плиту, мне удалось успокоиться. Это просто ожидание заставляет меня нервничать, подумала я, складывая в миску ингредиенты для салата. Ожидание и возбуждение, признала я, видя, как дрожит моя рука, поднимая бокал, чтобы легонько чокнуться с Беном. Игристое поднялось и опало, подражая приливу волн, разбивающихся о пляж за окном.
Как только мы зажгли огонь, коттедж быстро нагрелся, поэтому я сняла толстый джемпер и нисколько не мерзла в футболке и джинсах. Бен тоже снял теплую одежду и сел за маленький обеденный стол в потертых джинсах и облегающей черной футболке. Он был мастером спокойной и непринужденной беседы, и после двух бокалов вина из подаренной нам бутылки я наконец почувствовала себя свободнее.
Посуду я мыла небрежно, слишком сознавая присутствие стоявшего рядом мужчины, который умудрился выглядеть еще более привлекательным, вытирая ее. Гораздо дольше, чем нужно, я наводила порядок в идеально аккуратной кухне и мыла и без того безукоризненно чистые поверхности. Когда кухня сравнялась по чистоте с операционной, я наконец отложила тряпку в сторону.
Бен подложил в камин поленьев, и когда я в итоге подошла и встала рядом с ним у огня, они щелкали и потрескивали. Как и мои чувства. Очень осторожно Бен забрал у меня бокал с вином, поставил его на столик рядом. Бокал чуть стукнулся о лампу, как будто чокнулся, и только тогда я поняла, что Бен тоже нервничает. Хотя, возможно, по совершенно другой причине.
Бен шагнул ко мне, протянул руку и нежно коснулся моей щеки.
– Это должна быть ночь настоящего медового месяца, – сказал он севшим голосом. – Что я хочу сделать сейчас, так это взять тебя на руки и отнести в спальню. – Мое сердце учащенно забилось, и я осознала, что даже его голос возбуждает меня больше, чем когда-либо удавалось другому мужчине. – Только вот передо мной встает жуткий образ, как мы с тобой лежим в итоге на полу. – Я почти улыбнулась, так как подумала, что он шутит, пока не посмотрела ему в глаза и не увидела искреннее сожаление. – Это еще одна вещь, которую украла у меня болезнь.
Я взяла его руку и, поднеся к своим губам, стала целовать пальцы с обратной стороны.
– Мне не нужны подобные драматические представления… мне нужен только ты.
Я впервые в этом призналась, и Бену достаточно было взглянуть мне в глаза, чтобы увидеть, насколько правдивы мои слова.
– Я тоже в тебе нуждаюсь. Больше, чем следовало бы. Больше, чем я могу этому противиться. – Губы Бена были так близко от моих, что я не могла разобрать – чье тепло на моих губах. – Я не хочу разочаровать тебя этой ночью. – В его голосе звучала печаль, и я возненавидела болезнь, которая заставляла Бена так себя чувствовать. Возненавидела, как пытающегося встать между нами врага, которым она и была. – Я уже довольно давно один, – признался Бен. – У меня никого не было с тех пор, как мне поставили диагноз. И я не вполне уверен, получится ли…
Я заставила его замолчать поцелуем.
– Тогда самое время это выяснить.
Его губы и язык были теплыми и двигались неторопливо, встретившись с моими, но глаза Бена были полны желания, когда он наконец открыл их и посмотрел на меня.
– Значит, это лишь ради научного исследования?
Его голос был неотличим от тихого рычания.
– Совершенно верно, – отозвалась я, задыхаясь от желания.
Бен с нежностью взял меня за руку и повел к спальне.
Это было медленно и прекрасно. Он раздевал меня так, словно я была сделана из стекла, и когда руки Бена нежно скользили по моему обнаженному телу, я ощущала, что действительно могу разлететься на миллион осколков. Со своей одеждой он справился много быстрее. Простыни были холодными, и у меня перехватило дыхание, когда Бен мягко уложил меня на кровать, не прерывая поцелуев; он не остановился, даже когда его руки нашли и ласкали мою грудь. А потом холод исчез; все воспламенилось. Этот огонь горел медленно, удостоверяясь, что все, что есть во мне горючего, охвачено пламенем. А когда мои ноги раздвинулись, и мы с Беном стали единым целым, все запылало. Однажды ночью, давным-давно, мы встретились в огне, а под шум моря, ставший нашим саундтреком, мы вместе отправились искать выход из ада.
