– Если это медицинская информация, я готова взять ее и передать за вас лечащему врачу.
Она протянула руку, и я инстинктивно покрепче прижала локтем желтую папку, которую держала под мышкой. На один безумный миг я представила, как она в ожесточенной борьбе вырывает у меня папку. Я пожелала ей в этом удачи. Папка останется при мне, пока я не встречусь с Беном лицом к лицу.
– Простите. Я не хочу причинять беспокойства, но это очень важный юридический документ, распоряжение об отказе от лечения. И очевидно, если оно затеряется… – Я не закончила предложение, предоставляя женщине оценить последствия. Ее взгляд упал на желтую папку, и только теперь я увидела, что она колеблется. – Я быстро, – пообещала я, мягко подталкивая ее к принятию решения.
Она оглянулась на сестринский пост у себя за спиной. Там было пусто. И она тут же приняла решение.
– Тогда ладно. Но если вас кто-нибудь спросит, выпутывайтесь сами. Я вас не видела.
Я никому не хотела доставлять неприятности, и сама не очень-то была довольна своими действиями, но возможность уйти, не поговорив с Беном, даже не рассматривалась. Восемь часов, которые прошли с момента обнаружения проклятых документов, дались мне нелегко. Мои издерганные нервы точно не выдержали бы новой проволочки.
Я решительно шагала к палате Бена, надеясь, что моя деланая бравада никому не даст меня остановить. Уборщица, толкавшая нагруженную тележку, что-то пробормотала мне по-португальски, когда я проходила мимо, а затем замерла как громом пораженная, когда я ответила ей на ее языке. Уже не сомневаясь в моем праве здесь находиться, она лишь широко улыбнулась и пожелала мне приятного утра. В чем я лично сильно сомневалась.
Нельзя сказать, что я совсем уж солгала медсестре. Как Бен и просил, я привезла в больницу прижизненное распоряжение, чему он наверняка очень обрадуется. Чего я не могла сказать о других документах в желтой папке.
Я остановилась перед дверью в палату, постаравшись держаться так, чтобы меня не увидели через стеклянное окошко. В ожидании рассвета я столько раз написала, отрепетировала, а затем переписала то, что должна была сказать Бену, что слова слились теперь в сумятицу обвинений, крутившуюся в голове, как в центрифуге.
Сердце билось так громко, что я была уверена, Бен услышит его, прежде чем я войду. Полагаю, если вы собираетесь получить сердечный приступ в результате стресса, то больница самое подходящее для этого место.
Невзирая на все уличающие доказательства, невзирая на вынужденное признание, что все, казавшееся мне правдой последние восемь месяцев, было, видимо, ложью, я все еще не могла справиться со своими чувствами, когда открывала дверь. При виде Бена, лежащего на больничной койке, мое сердце замерло, перестав колотиться, и болезненно повернулось в груди. Он выглядел получше, чем накануне вечером, и несмотря ни на что я этому порадовалась. Любовь – не водопроводный кран. Нельзя просто закрутить его, когда все идет плохо. Он продолжает течь, когда умирает человек, которого ты любишь… или когда кто-то, кого ты любишь, тебя предал.
Бен так широко мне улыбнулся, так искренне обрадовался моему приходу, что я едва удержалась от инстинктивной ответной улыбки.
– Здравствуй. Какой приятный сюрприз. Не думал, что увижу тебя до…
Его слова оборвались, как под ударом гильотины, когда он увидел у меня под мышкой желтую папку.
Этим утром кислородной маски на нем не было, хотя, наверное, лучше бы была, потому что комнату наполнял звук резкого дыхания. Понадобилась минута или две, чтобы понять – это мое дыхание, а не Бена.
Взгляд Бена был прикован к папке, я шагнула ближе и бросила ее на кровать.
– Я привезла твое распоряжение.
– Софи.
– Чтобы ты мог отдать его врачам. Или не отдать.
– Софи.
– По крайней мере, ты можешь решить, жить тебе или умереть.
– Софи.
– Чего был лишен мой брат.
Я заплакала. И этого отнюдь не было в моем сценарии. Теперь я импровизировала, все, что я так тщательно подготовила, превратилось в смутное воспоминание.
– Почему, Бен? Просто скажи мне. В какую мрачную и извращенную игру ты играл со мной последние восемь месяцев?
Он протянул ко мне руку, ту, к которой все еще тянулась трубочка капельницы. Ненужное напоминание, что он все еще болен и что я, возможно, не должна это делать. Я понимала, что должна остановиться, только не знала как.
– Мой брат умер… и ты был участником той аварии. Одного этого достаточно, чтобы я не хотела иметь с тобой ничего общего. Ты должен был все рассказать мне в ту ночь, когда мы познакомились.
– Мы были слишком заняты, если ты помнишь, – неожиданно рассердился он.
– Ты просишь меня поверить, что за все эти месяцы не было ни единого момента, когда ты мог бы признаться мне, кто ты такой на самом деле?
– Ты знаешь, кто я.
– Теперь знаю, – с горечью сказала я. – Ты человек, который помог убить моего брата.
Лицо Бена исказилось.
Он же не вел тот гребаный автомобиль, Софи. Он был ребенком. Дай ему шанс. Из всех заступников Бена Скотт был самым неожиданным.
Я с отвращением посмотрела на папку, словно на сидящую на постели крысу.
– А это досье на нас, которое ты собрал. Что, черт возьми, это значит? Ты следил за нами после аварии?
По моему лицу текли слезы, когда Бен взял папку и на одеяло упала газетная вырезка. Я увидела зернистую фотографию искореженного мотоцикла.
– Нет, ничего подобного. Я жил неподалеку от Коттерхэма.
Очередная ложь, с горечью подумала я. Он притворялся, что вообще не знает тех мест, когда ясно, что должен был знать. Как можно было доверять любым его словам – не только о его прошлом, но и о нас двоих?
– У меня были знакомые, которые учились в твоей школе. После аварии они сообщали мне, как у тебя дела.
– Замечательно, – с ожесточением проговорила я. – Не передать, как это успокаивает после того, что я узнала, что ты шпионил за мной практически половину моей жизни.
– Я чувствовал себя ответственным, – объяснил Бен.
– Потому что так, черт возьми, и есть, – отпрянула я, словно от удара. – Не знаю, чем, по твоему мнению, могло помочь это, – сказала я, с подлинным отвращением касаясь папки. – Но частный детектив выходит за рамки простой заботы – от этого мороз по коже.
– Уехав из тех мест, я хотел знать, как живешь ты и твоя семья.
– Не очень хорошо. Но, полагаю, ты это уже знаешь, на двадцать четвертой странице отчета твоего детектива говорится о том, что я посещала психолога.
Бен откинулся на подушки, его лицо побледнело, и на мгновение я запаниковала, что зашла слишком далеко. Мне хотелось выбежать из палаты и никогда больше не видеть Бена и в то же время мне по-прежнему хотелось обнять его и крепко к себе прижать. И то и другое могло меня погубить.
