– Я никогда не прощу себе того, что случилось той ночью, – прерывисто заговорил Бен. Его глаза ярко блестели. – Я попал в компанию парней, с которыми вообще не должен был связываться. Они были старше меня. В ту ночь мы ехали с вечеринки. Мы все валяли дурака, полные идиоты. А потом…
– Я не хочу этого слышать. Я не могу этого слышать. Мне нужно отсюда уйти.
Я вскочила с постели, как будто она вдруг заполнилась змеями. Развернулась, чтобы идти, но меня остановил голос Бена.
– Ты вернешься?
Я медленно повернулась к нему.
– Понятия не имею. В том состоянии, в каком я сейчас, это кажется маловероятным.
Я не сообщила им о своем приезде. Не хотела говорить о причинах по телефону. Почти не глядя и не заботясь, что беру, я побросала в сумку какие-то вещи. Позже придется приехать за остальными, но сейчас мне просто нужно было выбраться из дома Бена, и существовало только одно место, куда я хотела поехать.
Мне повезло; несмотря на срочность, в кошачьем приюте нашлось на несколько дней место для Фреда. Размещение не такое роскошное, как у Элис, но разрыв с жизнью Бена чем-то напоминал развод. И о своих друзьях он позаботится, сколько бы времени им ни осталось. Хотя я буду по ним скучать. Буду по ним скучать… прежде чем эта мысль оформилась, я обрубила ее, словно прижгла рану.
На вокзале было людно, шумно и казенно. Я купила в дорогу сэндвич, а потом так и выбросила его запечатанным, когда приехала. Я решила взять такси, а не звонить домой с просьбой забрать меня, я надеялась, что за двадцать минут поездки чудесным образом найду слова для объяснения с родителями. Больших надежд на это я не возлагала, поскольку за три часа, проведенных в поезде, так ничего и не придумала.
Мои родители были в саду, когда я приехала. Я увидела их в кухонное окно – они сидели рядышком на раскладных стульях, наслаждаясь бокалом вина на солнышке ранним вечером. Возможно, я совершила ошибку, приехав домой. Возможно, им не нужно ничего об этом слышать. Зачем снова растравлять старые раны? Незачем моим родителям переживать те же чувства, что сейчас переживаю я, можно избавить их хотя бы от этого.
Я оглянулась на входную дверь, но не успела я тихонько к ней попятиться, как мама обернулась и увидела меня. От удивления у нее открылся рот, и она что-то сказал папе, который поразился не меньше, обнаружив, что я смотрю на них в окно.
Свет закатного солнца переместился на лужайке, когда я сбивчиво принялась объяснять им, почему я приехала. Тени были короткими и приземистыми привидениями, когда я начала говорить, и сменились удлиненными призраками, когда я закончила.
– Простите. Мне очень, очень жаль, – сказала я, беря за руку сначала маму, а затем отца, словно мы собирались провести спиритический сеанс на свежем воздухе.
Мама была более бледной, чем когда я вышла к ним в сад.
– За что ты извиняешься? Ты ни в чем не виновата.
Я посмотрела на отца, который до сего момента не произнес ни слова. Он внимательно разглядывал соседний розовый куст, как будто наблюдение за садом было новым и увлекательным хобби.
– Это моя вина, – возразила я. – Я привела Бена в этот дом. Я познакомила вас с человеком, знать которого вам бы хотелось меньше всего на свете. Я пригласила его на наше семейное Рождество. Бога ради, он даже сидел за столом на месте Скотта.
Мой отец оторвался от созерцания листвы.
– Но это не место Скотта, милая. Уже не его. И давно.
Он перевел взгляд с меня на маму, и что-то в душе у меня еще чуть-чуть надломилось, когда я увидела, что он плачет.
– Не знаю, чего добивался Бен. Я думала, что знаю его, думала, что могу ему доверять, а теперь не знаю, как смогу посмотреть на него без воспоминания о том, что он сделал с нашей семьей, что он сделал со Скоттом.
Мама подняла брови, глядя на отца, он едва заметно покачал головой. Оба они казались печальным, но, странно, не настолько удивленными, как я ожидала. На меня медленно снизошло прозрение.
– Вы знали, да? Вы знали про Бена?
Мама взяла мою руку в свои ладони. Наши руки были одинаковыми по форме, и меня поразило, что я никогда раньше этого не замечала. Кожа ее рук была сморщенной, испещренной коричневыми пятнышками, словно мама неумело рисовала сангиной.
– Нет, Софи. Мы не знали, что Бен был одним из подростков в той машине.
– Но вы знали, что там были другие пассажиры? – Она медленно кивнула. – Почему вы никогда ничего мне не говорили? Почему позволили мне думать, что ответственность несет только один пьяный водитель?
– Потому что другие люди не имели к этому отношения, – отрывисто проговорил отец, вставая. – Для аварии в ту ночь достаточно было одного пьяного водителя.
– Ты собираешься позвонить в больницу, узнать, как там Бен?
Я покачала головой, снимая с ее протянутых рук стопку чистого белья для своей кровати.
– Не могу, мама. Просто не могу.
Она кивнула, как будто с пониманием. Но как она могла понять, когда я сама себя не понимала.
– Ему должно быть очень больно.
– Уверена, ему дают лекарства.
Мама покачала головой, как делала, когда мы со Скоттом были детьми.
– Я не об этой боли, Софи.
Я не хотела это слышать, и если бы не держала чистые простыни и одеяло, то, наверное, зажала бы уши руками, как непокорный ребенок, в которого я, похоже, превращалась.
– Я не могу примириться с действиями Бена, потому что он обманул тебя… обманул всех нас. Но я не могу забыть и того, как счастлива ты была с ним последние полгода.
Я прерывисто вздохнула.
– Но все это было неправдой. Бен не был случайным незнакомцем, которого судьба привела в мою жизнь. Он все это организовал, и я до сих пор не понимаю, зачем.
– Тогда, возможно, тебе следовало попросить у него объяснений.
– Я была слишком зла. Слишком обижена.
Мама обняла меня, крепко обняла по-настоящему, я не могла даже припомнить, когда она так обнимала меня в последний раз.
– Не оставляй ничего несказанного и нерешенного между вами с Беном. В отношениях с людьми, которых любишь, время драгоценно. Ты никогда не знаешь, какое твое «прощай» станет последним.
Почему-то мне показалось, что мы говорим уже не о Бене.
Мама нежно поцеловала меня в лоб.
– Как бы плохо ты себя ни чувствовала этим вечером, уверена, Бен чувствует себя точно так же.
Я должна была бы уснуть, едва моя голова коснется подушки; для этого я достаточно измучилась. Но реакция моих родителей на причастность Бена к смерти моего брата казалась мне странно неадекватной и не давала уснуть. Словно под матрасом у меня лежала твердая и неподатливая горошина, лишая меня отдыха. Я наблюдала, как на будильнике сменяется час за часом, пока птицы за окном не встретили пением новый день.
