– Завтрак? – спросил папа, когда я, как зомби, ввалилась в кухню.
Я покачала головой.
– Только кофе, пожалуйста, папа.
Из сада пришла с лейкой в руке мама. У них с отцом залегли под глазами одинаковые темные круги, что меня не удивило. Я дважды вставала ночью и видела предательскую полоску света под дверью их спальни. Их шепот я не разобрала, но что-то, несомненно, мешало им уснуть.
Они подождали, пока я допью вторую порцию кофе и положу чашку в посудомоечную машину. Мама подняла бровь, и папа кивнул.
– Софи, присядь на минутку, пожалуйста. Мы с папой хотим с тобой поговорить.
Я вдруг вспомнила именно эти слова, предшествовавшие в прошлом чрезвычайно мучительному разговору о половой жизни.
– Если это про птиц и пчел, думаю, я уже с этим разобралась.
Не слишком удачная шутка, но она не вызвала у родителей даже улыбки. Я села на стул, с которого только что встала.
– Нелегко об этом говорить… – начал отец и умолк.
– Мы знаем, это будет шоком, – закончила мама, словно этот разговор был эстафетой и они передавали друг другу эстафетную палочку.
Меня вдруг затошнило. Один из них болен. Вот в чем дело. Какая еще причина такой серьезности их лиц?
– Мы давно уже должны были тебе это сказать.
Я мысленно пробежала по списку возможностей, одна причудливей другой: меня удочерили, они банкроты, они выиграли в лотерею, они разводятся. Все они меня шокировали бы, но далеко не так, как это сделала правда.
– Причина, по которой мы с твоей матерью не виним Бена в участии в той аварии, заключается в том…
Папа замолчал, и я поспешила помочь ему.
– …что он был всего лишь пассажиром?
Он печально покачал головой.
– Что не их автомобиль был виноват.
– Тогда чей? – повернулась я с этим вопросом к маме.
Ее губы дрогнули пародией на улыбку, которая выглядела странно, потому что по маминым щекам потекли слезы.
– Скотт. Это он проехал на красный свет, а не машина. И… – Ей действительно трудно было произнести следующее откровение, потому что когда ты возносишь кого-то на пьедестал, всегда больно низвергать его оттуда. – И он был пьян… в два раза больше допустимого количества алкоголя в крови.
Воздух в помещении внезапно сгустился от обилия старых тайн.
– Что? Нет, это неправда. Что все это значит?
Родители переглянулись, как актеры в пьесе, которые помнили свои реплики… они просто не хотели их произносить.
– Никто не любил своего сына больше, чем мы любили твоего брата, – запинаясь, начал отец, – но он не был совершенством.
– Я это знаю, – сказала я, вспоминая милого сорвиголову, который стремился нарушить все мыслимые границы. – Но он не пил, когда ездил на мотоцикле. Не настолько же он был дурак.
Я по очереди посмотрела на них, а потом перевела взгляд на пустое место у двери. Представила стоявшего там Скотта, с виноватым видом, какой он всегда напускал на себя, когда его ловили на лжи.
– Скотт был пьян?
На сей раз это прозвучало не так недоверчиво.
Они кивнули, практически одновременно.
– После аварии нашлись свидетели, которые заявили, что он ехал зигзагом. До перекрестка он пару раз едва не врезался. – Отец шумно сглотнул, его голос сел. – Автомобиль – тот, в котором ехали Бен и его друзья, – пересекал перекресток. Они ехали с небольшим превышением скорости, и водитель был молодой и неопытный, но не это стало причиной аварии. Скотт поехал прямо на красный свет и врезался в бок машины. Они ничего не могли сделать, чтобы этого избежать, ну, по крайней мере, так нам сказали в полиции.
Все, что я знала, вдруг встало с ног на голову. Север оказался на юге, и я заблудилась, полностью и окончательно заблудилась.
– Почему вы никогда мне не говорили? Почему я слышу это только теперь, шестнадцать лет спустя?
Это выше моего понимания, заявил воображаемый Скот, невинно пожав плечами.
– Потому что ты очень сильно переживала после его смерти. Скотт был твоим героем, всегда был. Ты боготворила его с малых лет, когда малышкой повсюду ходила за ним хвостиком. Его потеря уже была достаточно трагичной, мы думали, что ты не справишься, зная, что это он виноват в случившемся. Мы хотели сохранить его память для тебя идеальной. Поэтому – правильно или нет – мы решили тебе не говорить. Мы не видели никакого вреда в том, чтобы позволить тебе считать причиной аварии тот автомобиль. За исключением…
– За исключением того, что я обвинила единственного человека, которого когда-либо любила, в том, в чем он не был виноват, – с грустью закончила я.
– Ты дозвонилась?
– Все еще жду.
Папа изобразил на лице сочувствие и похлопал меня по плечу, проходя мимо по коридору. Я воспользовалась их стационарным телефоном, который давал меньше уединения, чем я предпочла бы, но мобильная связь здесь была крайне ненадежной, а этот звонок я никак не хотела откладывать.
– Простите, – послышался бестелесный голос за сотни миль отсюда. – С каким отделением вас соединить?
Я попыталась не волноваться. Телефонистка не виновата, что я жду уже больше десяти минут и по-прежнему не приблизилась к разговору с Беном.
– С уинчестерским, – сказала я дрожащим от напряжения голосом.
Я очень надеялась, что сестры смогут отнести телефон в палату Бена, чтобы я поговорила с ним лично. Между нами накопилось уже больше чем достаточно недоразумений, и передавать сообщение через третье лицо – особенно такое важное – казалось просто неправильным. Мобильный Бена был или выключен, или разрядился, или просто остался дома, и досада от неспособности мгновенно с ним связаться, вызывала у меня ощущение отброшенности на несколько десятилетий назад.
Прошла, казалось, вечность, и я услышала другой голос.
– Уинчестерское отделение. Слушаю вас?
Я едва не задохнулась от облегчения, торопливо говоря в трубку.
– Простите за беспокойство, но мне очень нужно поговорить с одним из пациентов вашего отделения, с Беном Стивенсом, это возможно?
Связь была плохая; создавалось впечатление, что кто-то на том конце жарит яичницу, и мне пришлось прижать трубку к уху, чтобы хоть что-то расслышать. И даже так я смогла расшифровать только отдельные слова:
– … не сейчас… совершает обход… час…
Я собрала обрывки в единое предложение и разочарованно вздохнула.
– Могу я тогда оставить для него сообщение? – спросила я, надеясь, что дежурная на том конце слышит меня лучше, чем я ее.
Раздалось бормотание и несколько слов, которые я не разобрала. Я решила, что они означают «Конечно. Что вы хотите передать?»
