Я не уходила, и через некоторое время меня перестали просить покинуть помещение. Кто-то принес мне попить, а потом и поднос с больничной едой, и я узнала, что она одинакова невкусная как для больного, так и для здорового человека.
Я сидела, склонившись головой на матрас рядом с рукой Бена, когда почувствовала легчайшее прикосновение к своему плечу. Я резко выпрямилась на стуле, глянув сначала на Бена, а потом повернувшись к тому, кто меня разбудил. Я заморгала, всматриваясь в стоявшую передо мной медсестру и не понимая, почему она кажется мне знакомой.
– Простите, я не хотела вас напугать, – извинилась она, – но вы Софи?
От ее вопроса я полностью проснулась, потому что внезапно вспомнила ее. Это была одна из сестер уинчестерского отделения.
– Да.
Она кивнула и коротко посмотрела на Бена.
– Тогда у меня для вас сообщение. – Я удивилась – кто мог найти меня здесь, но спросить не успела, так как сестра добавила: – Оно от Бена. – С бешено заколотившимся сердцем я кивнула, прося ее продолжить. – Он сказал, чтобы вы проверили свою электронную почту.
– А?
Не знаю, что я надеялась или ожидала услышать: Я прощаю, что ты от меня сбежала? Я больше никогда не хочу тебя видеть? Можем мы начать сначала? Как ответить на это, я бы знала. Его заботу о моем почтовом ящике понять было труднее.
– Он бредил? У него была очень высокая температура.
– Нет. Он находился в здравом уме.
Она посмотрела на погруженного в искусственную кому Бена и улыбнулась, и в этот момент я поняла, что он ей нравится. Повернувшись ко мне с ласковой улыбкой, она снова положила руку мне на плечо, мягко похлопала.
– Проверьте вашу почту, – тихо проговорила она и растворилась в полумраке отделения.
Было почти девять вечера, но небо еще хранило последние остатки дневного света. Я вышла на улицу, чтобы воспользоваться своим телефоном, поскольку все еще не знала правил пользования мобильными в отделении. У входа собралась группа пациентов, некоторые в инвалидных креслах, эти люди в больничной одежде напоминали заключенных Колдица, планирующих свой грандиозный побег. Я миновала их.
Я шла, пока не увидела маленький садик с утиным прудом и парой деревянных скамеек. Усевшись, я заметила маленькую латунную табличку на верхней перекладине спинки. Женщина по имени Дорис любила сидеть на этом самом месте и наблюдать за утками. Одинокая слеза скатилась по моей щеке. Из-за Дорис я плакала или из-за страха, что где-то стоит другая скамейка и ждет имени любимого мною человека, который лежит сейчас в реанимации?
Я сделала глубокий, успокаивающий вдох и достала из сумки телефон. Ничего удивительного, что в тот день я не проверяла почту. Но если бы я это сделала, то увидела бы письмо от Бена, которое на удивление была послано как раз в тот момент, когда он был в операционной и ему делали интубацию.
У меня так дрожали пальцы, что я только с третьей попытки открыла сообщение.
Я надеюсь, что тебе не придется читать это письмо. Я надеюсь, что когда я очнусь завтра, я увижу тебя сидящей у моей кровати и смогу сказать тебе все это лично. Но есть вещи, которых я не знаю, и вещи, в которых я не уверен, и некоторые из них пугают меня больше, чем когда-либо пугала эта болезнь.
Чего я больше всего боюсь? Это легко. Я боюсь, что ты не вернешься. И если так, я не могу винить тебя. Как ты можешь теперь доверять мне, когда я столько от тебя скрывал? Я не заслуживаю твоего доверия, но молюсь, чтобы его между нами осталось еще достаточно и у меня была возможность все тебе объяснить. Надеюсь, ты выслушаешь, даже если до сих пор сердита на меня, на что имеешь полное право.
Если бы я не боялся тебя потерять, я бы уже давно все тебе рассказал. Поверишь или нет, но таково всегда было мое намерение.
В течение жизни со мной произошло многое, чего я и не предполагал. Часть этого совсем не привлекательна: лжец, шпион и пациент с неизлечимой болезнью. Первые два пункта беспокоят меня гораздо больше, чем последний, потому что они влияют на твои чувства ко мне. В свою защиту хочу сказать, что если я когда и лгал тебе, то лишь случайно, и я действительно понимаю, что это чисто формальная сторона дела, а не оправдание. То, что я нанял чересчур старательного детектива, который копнул гораздо глубже, чем я его просил, ставит меня, надеюсь, всего лишь на грань слежения за женщинами (если в этом дело).
О, и есть еще одно, чего я никогда не предполагал в своей жизни… это такая всепоглощающая любовь к тебе, что мне нипочем все дерьмо, которым хочет швырнуть в меня жизнь, потому что она дала мне и тебя.
А теперь, вероятно, у меня больше нет тебя, и за это мне некого винить, кроме себя самого. Но если ты дочитала до этого места, не нажав на клавишу delete, надеюсь, ты продолжишь чтение, а я попытаюсь объясниться.
Авария, унесшая жизнь Скотта, всегда вызывала у меня величайшее сожаление. Если бы я мог повернуть время вспять, это было бы одно из событий, которое я изменил бы. Его влияние на тебя и на твоих родителей разбивает мне сердце сегодня так же, как разбивало шестнадцать лет назад. Я был очень близок к тому, чтобы рассказать тебе правду, но всякий раз, когда ты говорила о его смерти, я видел, как сильно ты винишь другую сторону, и боялся, что потеряю тебя навсегда, если признаюсь, что был там в ту ночь.
Было поздно, и мы возвращались с вечеринки. Сэм – водитель – был трезв, но мы все выпивали. Мы валяли дурака, хулиганили и дурачились, как это делают подростки. Сэм очень на нас злился. Помню, он кричал нам, чтобы мы заткнулись, потому что он не может сосредоточиться, а потом… а потом раздался этот страшный удар.
Мы винили себя, хотя в полиции нам сказали, что мы не виноваты. Мне хотелось как-то поправить дело, но никакие мои слова или действия не могли смягчить ситуацию. Однако я не мог забыть то, что мы сделали с тобой и твоими родителями. Постепенно я потерял связь со всеми, кого знал в Коттерхэме, и обманывал себя, говоря, что время залечит ваши раны. Это была ложь, которую я твердил себе очень долгое время.
Я задвинул происшедшее глубоко внутрь себя, и тем не менее, когда я узнал о своем диагнозе, я первым делом подумал о Скотте и о том, что человек не может уйти от судьбы. Врачи советуют тебе «привести свои дела в порядок», и для меня это означало только одно. Мне нужно было убедиться, что с тобой все в порядке, что ты сумела преодолеть тот кризис и жить дальше.
Найти твоих родителей было легко, но я не представлял, как найти тебя, поэтому и нанял частного детектива, который в итоге дал мне куда больше информации, чем я просил или договаривался. Тогда-то я и понял, что должен попытаться найти способ поправить дело. Поправить тебя, потому что ты сломалась по моей вине.
Однажды ты спросила меня, каково мое последнее желание. Ты. Ты была моим последним желанием. Ты была тем, что я должен был привести в порядок до того, как умру.
