Я повернулась к Бену.
– Хочешь посмотреть со мной?
Он покачал головой, но уже улыбался, и даже в меркнущем свете дня комната словно посветлела от его улыбки.
– Я уже это видел, – заверил он, приподнимая руку и приглашая меня уютно устроиться у него под боком. – Я уже знаю, как это заканчивается.
Всего на миг темное облако омрачило его взгляд, а затем – мой.
– И как же? – спросила я чересчур весело и бодро.
Бен наклонил ко мне голову, уперся лбом в мой лоб, наши ресницы соприкоснулись, обмениваясь легчайшими взмахами.
– И они жили долго и счастливо, – проговорил он, его дыхание смешивалось с моим. Мне захотелось вдохнуть, вобрать в себя Бена и хранить его там вечно.
– Как сегодня дела в больнице? – спросила я шепотом, как будто при разговоре вполголоса нельзя было сказать или услышать что-то плохое.
– Ничего нового, – пожал он плечами, и это движение рикошетом передалось мне.
Бен по-прежнему в одиночку совершал регулярные визиты к врачу, и хотя я уважала его решение, я нередко задумывалась, а не получаю ли я всего лишь отредактированную версию результатов.
Я заподозрила, что Бен утаивает какие-то факты, поскольку он попытался отвлечь меня, потянувшись к значку воспроизведения записи на экране.
– Я только хочу посмотреть следующий кусок, потому что вот-вот войдет красивая девушка в длинном белом платье, а вон тот парень, впереди, – он коснулся своего застывшего изображения, – улыбнется, а потом расплачется, как полный идиот.
Словно по волшебству, все фигурки на экране вдруг ожили. Бен был не единственным, кого переполняли эмоции. Карла открыто плакала, стоя рядом с Элис и Генри, и хотя в камеру это не попало, я отчетливо помню две крупные слезы, медленно стекавшие по румяным щекам моего отца, когда он вел меня к алтарю.
Бен что-то пробормотал, но я не повернула головы, потому что все мое внимание сосредоточилось на экране, на лице Бена, если быть точной, потому что для меня следующие несколько секунд были лучшей частью всей записи. Каждый раз, когда я это видела, я чувствовала, как у меня перехватывает дыхание, в точности так, как это было в тот день, когда Бен встретился со мной глазами и уже не отводил взгляда, пока я медленно к нему приближалась. Радость, любовь и нежность на его лице не теряли своей силы, сколько бы раз я ни смотрела это видео. В моей жизни были события, которые я хотела бы изменить; события, которых лучше бы никогда не было, но этот взгляд… это выражение лица… подтверждавшее, что я нахожусь именно там во Вселенной, где мне назначено находиться… этого я никогда бы не изменила.
Мы просмотрели все видео до конца, кто бы сомневался, все пятьдесят шесть минут. И хотя я помнила каждое слово из речи Бена, когда он сказал нашим гостям, что какие бы мысли их ни посещали, он действительно счастливейший человек в мире и что встретив меня, он обрел спасение, я по-прежнему плакала, словно слышала это в самый первый раз.
Бен держал наготове бумажный платочек и ждал, когда последние кадры, на которых мы, обнявшись, тихонько покачивались на маленьком танцполе, не сменятся постепенно затемнением.
– Я всерьез подумываю, не запретить ли тебе смотреть это видео. Я разорюсь на салфетках.
Я уткнулась лицом ему в шею и почувствовала, как он крепче обнял меня. Мы долго так сидели, пока у меня не затекла рука, а вечерние тени не перестали дразнить сумерки и не заполнили темнотой все уголки комнаты.
– Нам нужно уехать, – сказал Бен, дыхание его слов шевелило волосы у меня на затылке.
Я поежилась, несмотря на то, что в комнате было тепло.
– Уехать? Куда уехать?
– На пляж. Мы всегда говорили, что вернемся туда летом. Думаю, надо поехать сейчас. Скоро.
Я подняла голову, и это движение показалось таким неуклюжим и обременительным, словно она вдруг стала слишком тяжелой для шеи.
– Почему прямо сейчас, Бен? Что за спешка?
Его сердце забилось чуть быстрее; я ощущала, как оно резонирует в моей грудной клетке. Мое сердце необъяснимо присоединилось, как будто оба органа участвовали в гонке.
– Никакой спешки. Просто я подумал, что сейчас хорошее время для поездки, вот и все.
Не все. Я это знала. И что важнее, он знал, что я знаю. Вопрос, который я на самом деле хотела задать, который слишком боялась озвучить, дал бы мне ответ. Мне всего-то нужно было открыть рот и выпустить на волю слова. Сегодня в больнице тебе что-то сказали? Поэтому ты заговорил о поездке сейчас?
Мои губы раскрылись, я повернулась к Бену, увидела его глаза, и вопрос навсегда остался при мне, потому что я уже получила ответ.
– Нам нужно приезжать сюда каждый год, – сказала я Бену, натягивая одеяло и выключая свет.
Звук разбивающихся о берег волн был таким же успокаивающим, каким я его запомнила, и я уже почти погрузилась в сон, когда почувствовала, как Бен обнимает меня и притягивает к себе.
– Я люблю тебя, Софи, – прошептал он мне на ухо, и я без всякого труда его поняла.
Я решила, что завтрак может подождать, когда открыла окна и ощутила на руках тепло летнего солнца. На это утро мы запланировали множество вещей, и погода выдалась такая замечательная, что я не хотела терять ни минуты.
Очень быстро я собрала импровизированный завтрак-пикник.
– Да, это настоящая еда, – успокоила я Бена, укладывая в сумку завернутую в фольгу снедь и клетчатое одеяло.
Я переживала, как мы пойдем по песку, но вообще-то, в феврале идти было гораздо труднее. По молчаливому уговору мы направились на мыс, к тому месту, где юный Бен провел когда-то много часов, высматривая тюленей. Когда мы туда добрались, у меня слегка болели ноги, и хотя я надела только шорты и футболку, мне было невероятно жарко.
Я развернула одеяло и расстелила его на песке, потом крепко обхватила Бена и пошла, пробираясь между выброшенными на берег водорослями, к кромке воды. Волны были ледяные, и я ахнула, когда они накатились на мои ноги.
– Определенно никакого купания нагишом в этой воде, – дразня, сказала я Бену, прежде чем он даже подумал об этом.
Может, море и было слишком прохладным для купания, но солнце, несомненно, светило достаточно ярко и слепило меня, отражаясь от воды. Я опустила на нос темные очки, которые сидели у меня на макушке и выполняли роль обруча для волос, и долго смотрела на море, Бен находился рядом. За этим мы сюда и приехали, и это вызвало у меня смешанные чувства.
В конце концов, когда ноги у меня просто онемели, мы вернулись на одеяло. Я повалилась на нагретую солнцем ткань и уставилась в безоблачное небо.
– Ты был прав насчет этого места, – сказала я в итоге. – Летом оно великолепно. Я так рада, что мы сюда вернулись.
Бен лежал на одеяле, но я села и посмотрела на маленькую полоску гальки у воды. Я моргнула, потому что на мгновение даже не поверила своим глазам. Я отвела взгляд, а потом снова посмотрела на море, желая убедиться – мне не чудится то, что мне больше всего хотелось, чтобы увидел Бен. Но когда я опять посмотрела, он был там. Одинокий тюлень лежал на гальке, его шкура блестела на солнце, как мазут. У него был проникновенный взгляд, его устремленные на меня глаза, похожие на огромные темные озера, завораживали знанием, бросавшим вызов логике и разуму.
