– Значит, вы знали? – спросила Энджи. – Все эти годы знали, что ваш муж переспал с Жасмин? Почему же вы с ним не поговорили?
– Проще было сделать вид, что ничего не было. Я не жду, что вы поймете. Не говорить об этом, оставить дневник себе, чтобы как и не было ничего…
Чтобы исчезло без следа, как Жасмин… Новая мысль поразила Энджи, отчего у нее даже пересохло во рту. Глядя Шейле в глаза, она спросила:
– Но если здесь есть записи, изобличающие вашего мужа, не разумнее ли было уничтожить дневник, сжечь или как-то еще избавиться?
– Наверное. Но мне хотелось чуточку контроля. Какого-нибудь рычага в разговоре с Гаррисоном, если однажды понадобится.
– Козырь на случай, если он снова вас оскорбит?
Ее глаза наполнились слезами.
– Он не хотел, чтобы Клэр узнала. Я… если бы я пригрозила, что покажу это Клэр…
– И вы бы решились? Нанесли бы дочери такую травму, только чтобы досадить мужу?
– Господи, нет! Я бы только пригрозила. Я никогда бы этого не сделала.
Энджи смотрела на Шейлу. Такая хрупкая и бледная – и такая жесткая внутри. Такая испуганная… Как можно осторожнее Паллорино спросила:
– Вы приезжали в лагерь к туристкам раз или два, по вечерам?
Шейла кивнула.
– В последний вечер тоже приехали и незаметно пошли за Жасмин к реке?
Неожиданно Шейла шагнула к Энджи. Бледные, в красных веках глаза яростно уставились на нее, но изо рта женщины вырвался только сиплый шепот:
– Вы такая же стерва, как она! Ищете в людях самое худшее, роетесь в старом дерьме! По-вашему, мы способны на такую гнусность, как столкнуть женщину в реку, на верную смерть? Я знаю, о чем вы думаете. Я по вашим глазам вижу. Вы сидите тут и ломаете голову, могла ли тщедушная безответная Шейла Толлет решиться убить течную суку, которая трахалась с ее мужем.
У женщины вырвался короткий хриплый смешок.
– А ведь никогда не узнаете! Потому что я вырвала те страницы. Забирайте дневник, но без них. Можете не ходить и не искать, потому что они догорают в камине! – Шейла широкими шагами направилась к двери и рванула ее на себя. С лицом в красных пятнах, с дикими, остекленевшими глазами она обернулась: – А теперь убирайтесь отсюда к не той матери!
Она грохнула дверью, и Энджи услышала, как тяжело проехался в своих скобках железный засов.
Еще не вполне придя в себя от изумления, она поглядела на фиолетовую тетрадь, открыла наугад и прочла: «Месть сладка, особенно для женщины. Это чувство, которое переживет все остальные».
* * *
Ночью, сидя на кровати при включенном свете, выжигавшем промозглый мрак, слыша, как дождь барабанит по стеклам номера мотеля – это в горах снег, а в Порт-Феррисе холодный дождь, – Энджи читала дневник Жасмин Гулати. Мягкая на ощупь фиолетовая тетрадь была подарком на ее двадцатипятилетие, то есть Гулати получила ее в июле девяносто четвертого – в год своей смерти. День рождения она провела, утопая в гедоническом блаженстве с профессором Дугласом Дж. Хартом, своим преподавателем и научным руководителем. На тот момент связь Дага Харта и Жасмин Гулати длилась уже восемь месяцев.
«Сперва Даг был шокирован, когда я сказала, что у нас будет ребенок. Не думаю, что тогда, да и позже, я собиралась оставить ребенка, но мне хотелось увидеть лицо Дага и насладиться своей властью над ним. Над его женой. Над его дочерью. Над всей его семьей, карьерой, жизнью. Это было упоительно – смотреть, как на его лице появился страх, прежде чем Даг овладел собой и напустил на себя бесстрастный вид. Я едва не кончила от восхитительного возбуждения.
Даг позвонил через два дня и отвез меня в маленький бревенчатый домик в тихом уединенном месте на берегу моря. Он готовил для меня креветок с чесноком, которые я обожаю, и подарил бриллиантовое кольцо. «Выходи за меня, Жасси», – сказал он.
Энджи перевернула страницу.
«Я победила! Наверное, мне хотелось проверить, насколько серьезны его чувства ко мне, и я победила. Мы трахались – и так, и этак. Даг был груб. Ему было все равно, что я беременна, или ему так даже больше нравилось – это его заводило. У него был твердый, как железный, такого твердого я не припомню. Взял меня сзади, как обезумевший пес. Кончая, я кричала. Ощущения обострились, достигли своего предела. Мы лежали рядом, обнаженные, задыхающиеся, блестящие от пота, в луже лунного света, а потом Даг перекатился на бок и сказал:
– Жас, почему бы нам не погодить немного?
– Со свадьбой? – уточнила я.
– Нет, с детьми.
И объяснил, что я должна избавиться от ребенка».
Новая страница.
«Я обещала подумать. И вот тогда-то я увидела, что он действительно боится. Отныне я буду диктовать условия. Теперь контроль над его браком, над его отношениями с дочерью, над его работой, над обещанной должностью декана – у меня. Даг проговорился, что повышение у него в кармане, и я поняла, что у меня появилась возможность стереть в порошок доктора Дугласа Дж. Харта – или позволить ему стать деканом моего факультета. Выбор за мной.
А еще его страх открыл мне, что Даг и не собирался уходить от своей жены. Он перепугался, что я и какой-то там ребенок разрушим тщательно выстроенный карточный домик его брака. Его страх раздул во мне огонь сомнения. Но ведь Даг подарил мне кольцо! Я поделилась с ним своими мыслями. Он уверял, что я ошибаюсь, просто момент сейчас неподходящий. Если мы подождем, пока я доучусь, а он станет деканом, тот факт, что я его студентка, перестанет быть препятствием. Поэтому, добавил он, лучше всего прервать вот эту конкретную беременность, будут и еще, сказал он, если я захочу».
Энджи листала быстрее, проглядывая страницу за страницей, где подробно описывались сексуальные похождения Жасмин с Дагом и другими, более молодыми мужчинами. Мысли о женщинах и сексе, о ее подругах, о Рейчел Харт. О матери и отце Жасмин. О бабке-судье.
Энджи помедлила, долиставшись до страницы, где было всего две строчки:
«Запись в женскую клинику на аборт. Софи едет со мной. Миа в бешенстве от моего решения. Вся наша дружба пошла к чертям».
Больше записей не было, кроме описания сборов и подготовки к поездке на Наамиш. Жасмин писала, что будет продолжать носить кольцо как символ своей тайной власти над Рейчел Харт, которая собирается снимать фильм в том числе и о ней, любовнице ее мужа. Надменная сучка, с которой Даг разведется.
Дальше из переплета торчали неровные обрывки. Эти страницы вырвала Шейла.
Энджи привалилась спиной к подушкам, вспомнив слова Джесси Кармана: «В последний раз я этот дневник видел в руках у девчонки Харт, которая читала его в кустах… Я вообще удивляюсь, как она не увела дневник раньше, несмотря на все подходцы Жасмин».
Бедная Иден Харт. Если она действительно сунула нос в дневник, значит, ей довелось прочесть самые скабрезные подробности о своем обожаемом отце, закрутившем со студенткой. Каковая студентка преспокойно удила рыбу рядом с Иден и ее матерью, которую предала.
