– Вот уж кто будет доволен, так это ветеринар!
– В похоронном бизнесе запрещено запрещать. И все-таки я не советую родным присутствовать на эксгумациях.
– Вы видели второй гол? Шедевр… Прямо под верхнюю стойку.
– Нужно сохранять красивый образ любимого человека. Терять близких тяжело, хоронить невесело… Хорошо, что искусство бальзамировки совершенствуется, в девяти случаях из десяти удается добиться прекрасных результатов, создать впечатление, что человек спит. Я наношу макияж, придаю коже естественный вид, одеваю, брызгаю духами или одеколоном, которым пользовался усопший.
– Не знаю, нужно взглянуть, может, дело в прокладке головки блока цилиндров. Если да, ремонт влетит в копеечку.
– Это ужас, но не ужасный ужас. Две недели назад я сорвал крыло катафалка, разбил мобильник, в доме случилась протечка… Неприятно, но не катастрофа.
– На днях Элвис открыл дверь бытовки и наткнулся на шефа, Дармонвиля, тот имел матушку Реми. Простите, господин кюре. Элвис сбежал.
– Чаще говорить людям, что любишь их, пока они живы, и больше общаться. Я сегодня радуюсь жизни больше чем раньше. На многое смотрю как бы со стороны.
– Lovemetender…
– Я не утверждаю, что нужно быть равнодушным крокодилом. Я понимаю чужую боль, но не надеваю траур. Я не был знаком с усопшим.
– Если знал человека, переживаешь сильнее.
40
Бабушка очень рано научила меня собирать звезды: поставь ночью таз с водой посреди двора – и они у твоих ног.
Я отправилась к мэтру Руо и попросила ничего больше не предпринимать. Сказала, что он, конечно же, прав, Филипп Туссен исчез, на этом и нужно остановиться. Не ворошить прошлое.
Мэтр Руо не стал мучить меня вопросами. Он позвонил адвокату Легардинье и сообщил, что клиентка хочет остановить процедуру и ей все равно, какую фамилию она сегодня носит – Трене или Туссен.
Обращаясь ко мне, люди говорят: «Виолетта» или «мадемуазель Виолетта». Возможно, слово «мадемуазель» вычеркнули из французского языка, но не на моем кладбище.
На обратном пути я прошла мимо могилы Габриэля Прюдана. Одна из моих сосен отбрасывала тень на урну с прахом Ирен Файоль. Прибежала Элиана, что-то глухо проворчала на своем собачьем языке и уселась у моих ног. Следом за ней из ниоткуда материализовались Муди Блю и Флоранс, потерлись о меня и растянулись на могильной плите. Я наклонилась, погладила зверушек по теплым мохнатым животам и спросила себя: «Интересно, это Габриэль и Ирен общаются со мной через кошек? Подают знак – как Лео, машущая с крыльца пассажирам проходящих мимо поездов?»
Я представила себе вокзал в Эксе, Ирен бежит по платформе, смотрит вслед уходящему поезду, а Габриэль сидит в кафе. Почему она не ушла от Поля Сёля, зачем вернулась домой? И почему захотела после смерти лежать рядом с ним? Воображала, что у них впереди не жизнь, а вечность? Вернется ли Жюльен Сёль, чтобы рассказать мне продолжение истории?
Все эти вопросы неизбежно переключили мои мысли на Сашу.
Появился Ноно. Спросил:
– Мечтаешь, Виолетта?
– Можно и так сказать…
– У братьев Луччини клиент.
– Кто?
– Жертва автоаварии… Кажется, в плохом состоянии.
– Ты его знал?
– Никто не знал. Документов при нем не оказалось. Неопознанный.
– Странно.
– Городские нашли его в кювете, похоже, бедняга пролежал там дня три, не меньше.
– Три дня?
– Угу… Мотоциклист.
В похоронном бюро Пьер и Поль Луччини объясняют, что ждут полицейского заключения. Через несколько часов тело отвезут в Макон. Судебный медик настаивает на вскрытии.
Обстановка напоминает съемочную площадку дешевого детектива с третьесортными артистами и неумело поставленным светом. Поль показывает мне тело погибшего. Только тело, не лицо. «Лица не осталось…» – объясняет он.
– Вообще-то, я не должен никого к нему допускать. Но на тебя запрет не распространяется. Мы никому не скажем. Думаешь, узна́ешь его?
– Нет.
– Так зачем смотреть?
– Для очистки совести. Он был без шлема?
– Надел, но не застегнул.
На столе лежит обнаженный мужчина. Поль прикрыл салфетками лицо и промежность. Все тело – один сплошной кровоподтек. Впервые вижу мертвеца воочию. Обычно я имею дело с усопшими, когда они уже «упакованы», как говорит Ноно. Мне становится дурно, ноги подкашиваются, глаза заволакивает темная пелена.
41
Земля тебя скрывает, но от моего сердца спрятать не может.
Третьего января 1993 года, перед тем как уехать, мамаша Туссен дала мне брошюру. Анаис – подруга Катрин (свекровь ни разу не назвала мою дочь Леониной!), девочка из «очень хорошей семьи», мы познакомились в Альпах. Отец – врач, мать – рентгенолог. Свекровь всегда произносит слова «врач» и «адвокат» с придыханием. Они вызывают у нее такой же восторг, как у меня – плавание в Средиземном море с маской и в ластах.
Анаис была в одной лыжной группе с Лео, они вместе получили первую звезду. По счастливой случайности семья Анаис жила в Максвилле, недалеко от Нанси.
Мне сообщили, что Анаис каждый год отправляют на каникулах в Ла Клейет, что в департаменте Сона-и-Луара, и будет замечательно, если Леонина поедет с ней в июле. Родители Анаис предложили отвезти ее на своей машине, и Шанталь согласилась, даже не посоветовавшись с нами, потому что будет ужасно, если бедная малышка Катрин проведет этот жаркий месяц у железной дороги… Мадам Туссен всегда говорила о внучке жалостливым тоном, как будто свято верила, что только она может избавить ее от несчастья быть моей дочерью.
Я не стала отвечать. Не сказала, что «бедной малышке» в любое время года нравится ее жизнь в доме у переезда. Что летом мы много чем занимаемся между поездами, например, надуваем бассейн и ставим его в саду, он хоть и маленький, но купаться в нем весело, и мы смеемся. Слово «смех» не входило в лексикон родителей Филиппа.
Я сказала:
– В августе мы будем в Сормиу, а в июле Лео может поехать с подружкой – если захочет.
Они отбыли, а я открыла рекламный буклет летнего лагеря Нотр-Дам-де-Пре в Ла Клейет. «Отдыха не знает только наше серьезное отношение к делу» – под этим слоганом, на фоне голубого неба, были перечислены условия записи в лагерь. Видимо, автор буклета напрочь исключил дождь из программы. На первой странице он разместил фотографии очень красивого замка и большого озера. На следующей был представлен буфет – за столами сидели дети лет десяти, мастерская, где ребятишки учились рисовать, пляж у озера – там они купались. На снимке самого большого формата юные «курортники» сидели на пони, на цветущем лугу.
