В Бьо у меня случился романчик с барменом – не оригинальный, не опасный. Мы с Люком любили друг друга. Всегда. До безумия. Он часто говорил: «Я – старый идиот. Если хочешь, развлекайся с молодыми, но так, чтобы я не знал. И смотри не влюбись, этого я не перенесу». Теперь я понимаю, нет – знаю точно, что, толкая меня в объятия других мужчин, Люк надеялся, что я забеременею. О да, подсознательно, но он надеялся однажды услышать хорошую новость о «кенгуренке в сумке». Люк дал бы ему свою фамилию и был бы счастлив. Ну так вот, тем летом мы устроили праздник, позвали человек двадцать гостей, все много выпили, расслабились, и Филипп застал меня с любовником в бассейне. Никогда не забуду его взгляд. Он выражал изумление и вожделение. Филипп почему-то был рад случившемуся. Думаю, в ту ночь он впервые увидел во мне женщину. То есть дичь. Филипп был опасным хищником, а его красота могла совратить с пути истинного даже святую. Вы ведь понимаете? Конечно, понимаете… еще бы вам не понимать…
Он не наябедничал на меня Люку, но, сталкиваясь со мной в доме, многозначительно улыбался, мол, «мы – сообщники». Мне хотелось надавать ему пощечин, а он едва не лопался от самодовольства. Мы больше не смеялись, я с трудом выносила его присутствие, запах его одеколона, нарочитую неаккуратность, шум, который он специально поднимал в пять утра. Если я высказывала недовольство, Люк говорил: «Будь добра с малышом, мать достает его весь год, так пусть хоть с нами чувствует себя свободным!» За едой, стоило Люку отвернуться, Филипп ухмылялся. Я опускала глаза, чувствуя его дерзкий взгляд.
В последний вечер он вернулся раньше обычного. Один. Я была на террасе, дремала в шезлонге. Филипп подкрался и поцеловал меня в губы. Я проснулась, дернулась, отхлестала его по щекам и прошипела: «Слушай внимательно, сопляк, сделаешь так еще раз, ноги твоей в нашем доме не будет!» Он молча ушел спать, а на следующий день мы проводили его на вокзал. Он сел в поезд Шарлевиль – Мезьер, обняв на прощание дядю с тетей. Я не нуждалась в таком проявлении чувств, но у меня не осталось выбора – рядом стоял Люк. Я поразилась наглости и самообладанию мальчишки, а он ухмыльнулся, закинул рюкзак на плечо и посмотрел мне в глаза: «Я тебя поимел!» – вот что он хотел сказать.
Мы с Люком вернулись в Брон, начали работать, и все как будто забылось. Следующей весной Филипп позвонил и сообщил, что летом не приедет, будет праздновать восемнадцатилетие в Испании, с друзьями. Скажу вам честно – я почувствовала облегчение. Не придется испытывать неловкость, избегать его взглядов и неуместных жестов. Люк расстроился, но сказал: «Это нормально. Конечно, ему интереснее с ровесниками…» Мы поехали в Бьо, провели месяц на море, общались с друзьями, но Люк скучал по Филиппу. Он часто жаловался: «В доме слишком чисто и тихо!» Мой муж был очень привязан к племяннику, но тосковал он по собственному ребенку. На обратном пути я решилась и предложила ему взять ребенка из детского дома. Он сразу отказался. Потому что долго об этом размышлял. «Нам очень хорошо вдвоем…»
В следующем январе умерла моя свекровь. Мы поехали на похороны, где, несмотря на печальные обстоятельства, брат и сестра не обмолвились ни единым словом. Мы не виделись с Филиппом полтора года. Он очень изменился, перерос Люка на целую голову. Всю церемонию он делал вид, что не замечает меня. В самом конце, когда Люк пошел проститься с родственниками, Филипп прижал меня к дверце машины и с высоты своего роста – метр восемьдесят восемь! – произнес: «Надо же, тетечка, ты, оказывается, здесь…» – поцеловал в губы и шепнул: «До следующего лета!»
И оно наступило. Лето его двадцатилетия. Я не стала ждать и, не дав ему войти в комнату, встала на цыпочки, схватила за шею и сдавила что было сил. «Предупреждаю, – сказала я, – хочешь нормально провести каникулы, кончай выдрючиваться! Не подходи ко мне, не смотри в мою сторону, забудь об идиотских намеках – и все будет хорошо». Он посмотрел на меня сверху вниз и ответил с иронией в голосе: «Ладно, тетушка, обещаю держаться в рамочках…»
С этого момента я перестала для него существовать. Он был вежлив: добрый день, спокойной ночи, спасибо, до скорого, – к этому свелось наше общение. Утром мы вместе отправлялись на пляж, он – на заднем сиденье, Люк за рулем, я рядом с ним. Филипп всегда выходил из дома поздно, разбрасывал вещи по дому, подружки навещали его по ночам, являлись на пляж, и он уходил за скалу, чтобы заняться любовью. Девушки трясли сиськами и хихикали, очень веселя Люка. Филипп был очень красив, этакий загорелый кудрявый ангел, высокий, мускулистый, изящный. Его хотел весь «женский состав» и некоторые мужчины, а кто не возбуждался, тот завидовал. Это делало Филиппа самоуверенным. Люк иногда шептал мне на ухо: «Моя сестра точно изменяла Туссену, двое столь жутких особей не могли произвести на свет такого чудесного ребенка!» Я хохотала – Люк всегда умел рассмешить меня. Моя жизнь с ним была по-настоящему счастливой, он избаловал меня любовью. Мы были лучшими друзьями, и я даже мысли о расставании не допускала. Я бы этого не пережила. Люк был мне другом, отцом, братом. Бурные ночи остались в прошлом, но это не имело значения, я время от времени «подкармливалась» на стороне.
Я знаю, о чем вы думаете: Ну и когда же Филипп ее получил?
Франсуаза долго молчала. Стряхнула тыльной стороной ладони невидимое пятнышко с джинсов. Время остановилось. Мы одни, сидим лицом к лицу и не произносим ни слова. Как будто Филипп сменил одеколон. Как будто Франсуаза привела ко мне на кухню незнакомца.
– Мы с Люком устроили вечеринку по случаю двадцатилетия Филиппа. Пришли его друзья. Гремела музыка, рядом с маленьким бассейном стоял стол со спиртным и закусками. Все танцевали, и я, сама не знаю зачем, начала заигрывать с Роланом, юным кретином, с которым Филипп проводил много времени. Мы отошли в сторонку, чтобы поцеловаться, и вернулись к именинному торту и подаркам. Филипп бросил на меня злобный взгляд, и я испугалась скандала, но он задул двадцать свечей, и Люк сразу выкатил подарок, обвязанный красной лентой: серый мотоцикл Honda СВ100 и чек на тысячу франков в конверте, прикрепленный скотчем к шлему. Они обнялись, похлопали друг друга по спине, выпили шампанского под радостно-изумленные крики гостей. Филипп делал вид, что совершенно успокоился. Он улыбался. Острил, но я слишком хорошо его знала, чтобы поверить его поведению. Снова включили музыку, танцы продолжились, и Ролан направился ко мне, но Филипп поймал его за плечо и что-то прошептал на ухо. Тот ответил: «Ты это серьезно, мужик?» – и они замахали кулаками. Люк к этому времени уже лег, но, услышав шум скандала, прибежал на выручку любимому племяннику и пинками под зад выгнал Ролана из дома. Когда речь заходила о Филиппе, Люк реагировал, как Шанталь, то есть обвинял других. На вопрос «Что случилось?» сильно пьяный Филипп прорычал: «Ролан охотится на моей территории… а моя территория – только моя!!!»
Праздник продолжился, как будто ничего не случилось. Я в ту ночь не спала. Филипп раздел подружку прямо под окном нашей спальни, и они предались любовным утехам. Девица стонала, Филипп произносил скабрезности, предназначенные для моих ушей. Он говорил громко – так, чтобы слышала я, но не Люк. Филипп знал, что дядя принимает снотворное, а я лежу рядом, с открытыми глазами, и все слышу. Он мстил мне. Все следующие дни мы его практически не видели. Он с утра до вечера катался на мотоцикле, не приходил даже на пляж. Его полотенце оставалось сухим и нетронутым. Мне то и дело снилось, что он подходит, ложится сверху, я начинала задыхаться и просыпалась.
