Я пошла искать Ноно, чтобы он отвез меня в Макон, и сразу договориться о возвращении. Он спросил:
– У тебя есть права?
– Да.
Он протянул мне ключи от казенного пикапа.
– Я имею право сесть за руль?
– Ты – муниципальная служащая, значит, имеешь полное право. Я сегодня утром залил полный бак. Желаю хорошо провести день!
Я направилась в Макон. После езды на «Фиате» Стефани я ни разу не чувствовала себя такой свободной. Я пела: «Нежная Франция, страна моего детства, милый край беззаботности, я сохранила тебя в сердце». Почему я вдруг вспомнила песню воображаемого дядюшки Шарля Трене? Они всегда заменяли мне несуществующие воспоминания…
В десять утра я остановилась в центре города. Магазины уже работали. Для начала я выпила кофе в бистро. Сидела и смотрела, как живые люди входят и выходят, шагают по тротуарам, останавливаются на красный свет. Живые французы не в трауре.
Я пересекла мост Сен-Лоран, погуляла по улицам – шла, куда глаза глядели, спустилась к Соне. В этот день родились два моих гардероба – «зима» и «лето». Я купила на распродаже серое платье и тонкий розовый свитерок.
Проголодавшись, я переместилась в квартал ресторанов, чтобы купить сэндвич. Было холодно, но небо радовало яркой синью, и я пообедала у воды, сидя на лавке, и поделилась остатками с утками. Потом потерялась – вспомнила свою спасительницу, сиамскую кошку, и отвлеклась. Оказалась на незнакомых улицах, удалилась от центра, брела и разглядывала ограды, пустые качели, беседки, прикрытые брезентом от январских холодов.
В этот момент, метрах в ста впереди, я увидела припаркованный мотоцикл Филиппа Туссена. Одно из колес было закреплено дополнительным запорным устройством. Сердце забилось, как у девчонки, которая без разрешения родителей вышла из дома. Захотелось повернуться и сбежать с «места преступления», но что-то меня остановило: нужно было узнать, что он тут делает. Обычно Филипп уезжал в одиннадцать утра, а возвращался не раньше четырех, и я считала, что он успевает забраться достаточно далеко. Иногда он рассказывал, что видел. Ему случалось преодолеть за полдня четыреста километров. Я смотрела на «Хонду» и думала: «Как странно, мотоцикл всегда припаркован у нашего дома, но Филипп никогда не предлагал мне покататься, и второго шлема у него нет, а когда он покупает новый, прежний продает…»
В палисаднике вдруг остервенело залаяла собака, я вздрогнула и тут-то и заметила его – в окне домика, стоявшего на пожелтевшей лужайке, на другой стороне улицы. Я узнала его силуэт, его манеру надевать на ходу кожаную куртку, его лицо фавна, его худобу. Это был Сван Летелье. По рукам побежали мурашки, как будто я их «отсидела». Летелье находился в небольшом, в четыре этажа, бетонном строении пастельных тонов не первой свежести. Древние балконы с трухлявыми перилами и несколько пустых цветочных ящиков знавали лучшие времена.
Сван Летелье появился в холле, толкнул металлическую дверь и пошел по противоположному тротуару. Я следовала за ним до бара на углу и увидела, что внутри его ждет Филипп Туссен. Сван сел за столик, и они повели разговор – спокойно, как старые знакомые.
Филипп Туссен разматывал нить истории. Но какой? Он искал – что-то или кого-то. Отсюда и список – один и тот же, который он записывает на обороте ресторанного счета и бумажной скатерти, словно бы пытается разгадать загадку.
Через стекло витрины я видела только его волосы, совсем как в первый вечер в «Тибурене», когда он сидел у стойки спиной ко мне, а его белокурые локоны становились то зелеными, то красно-синими под светом прожекторов. Волосы Филиппа уже начали седеть, блеск юности потускнел, как и зеркальный шар на потолке танцпола. Много лет я смотрела на мужа в «хмурую» погоду. Девушки, нашептывавшие ему на ухо обещания, исчезли – одновременно с медальным профилем. В его жизни остались пастозные красавицы неопределенного возраста и чужие, случайные постели. Запах, который они оставляли на его коже, изменился: тонкие ароматы сменились дешевым ширпотребом.
Мужчины были одни в полутемном зале бистро. Ничто не предвещало ссоры или скандала, но через пятнадцать минут Филипп вдруг резко поднялся и пошел к выходу, так что я едва успела спрятаться в проулке за баром. Он сел на мотоцикл и умчался.
Сван Летелье спокойно допивал кофе. Я подошла и сразу поняла, что он меня не узнает.
– Чего он хотел?
– Я не понимаю…
– О чем вы говорили с Филиппом Туссеном?
Он понял, кто я такая, и его лицо окаменело.
– Он сказал, что дети отравились газом. Что кто-то поджег фитиль нагревателя. Ваш муж ищет несуществующего виновного. Хотите знать мое мнение? Лучше бы вы оба забыли прошлое и жили дальше.
– Придайте вашему мнению форму ракеты и запустите его куда подальше!
Глаза Летелье едва не выпали на стол от изумления, но он не посмел огрызнуться. Я вышла на улицу, и меня вырвало желчью, как горчайшего пьянчугу.
83
У каждого человека своя звезда.
Для путешественников звезды – указующие знаки, для остальных – всего лишь маленькие огоньки.
– Иногда я жалею, что ругала Леонину, если она капризничала или не слушалась. Жалею, что будила ее, заставляла вставать, чтобы накормить завтраком и повести в школу, когда она хотела еще поспать: «Ну мама, ну еще чуточку!» Жалею, что не знала, как скоро ее не станет… Жалею – но недолго. Предпочитаю вспоминать о хорошем, продолжать жить с тем счастьем, что она мне оставила.
– Почему вы не родили еще детей?
– Потому что осиротела. Перестала быть матерью. Потому что у меня не было достойного отца для моих будущих детей… И потом… детям трудно жить «другими», «теми, кто пришел на смену».
– А сейчас?
– А сейчас я уже старая.
Жюльен хохочет.
– Замолчите!
Я прикрываю рот ладонью. Он ловит мою ладонь и целует пальцы. Мне страшно. Я сейчас так уязвима, что боюсь всего на свете.
Натан и его кузен Валентин спят рядом с нами, на диване. Лежат валетом под сбитыми простынями, одеяла оказались в ногах, черноволосые головы лежат на белоснежных наволочках. Они, как глоток свежего воздуха на природе, как прогулка по тропинке среди зеленого орешника. Коснуться ладонью детских шелковистых волос – все равно что пройтись весной в лесу по прошлогодним листьям.
Жюльен, Натан и Валентин приехали из Оверни вчера вечером. Будто бы на Пардоне Натан замучил отца просьбами: «Давай не поедем в Марсель, поедем к Виолетте, ну давай, папа, ну поедем к Виолетте!» В конце концов Жюльен сдался и повез их на… кладбище. Они добрались около восьми вечера, ворота были уже закрыты. Им пришлось стучать в дверь, ведущую на улицу, но я не услышала. Была в саду, пересаживала остатки салата. Мальчишки подкрались ко мне на цыпочках и закричали: «Мы – зомби!» Элиана залаяла, сбежались кошки – они вспомнили Натана.
