Элоиза повела Филиппа в кафе RelaisH, недалеко от вокзала, словно боялась, что их увидят и «подумают что-нибудь не то». Они шли молча, Филипп не чувствовал ничего, кроме пустоты и уныния, и спрашивал себя, что он тут делает. «Тебе не о чем спрашивать эту женщину, зачем ей что-то делать со старым газовым нагревателем. Она ведь наверняка ничего не понимает в технике…»
Они заказали по сэндвичу, бутылочку «Виттель» и кока-колу. В Элоизе ощущалась удивительная кротость, и Филипп расслабился, проникся к ней доверием. Не то что к остальным. Она не станет лгать.
Элоиза рассказала, как 13 июля 1993 года в замок приехали дети. Как их расселяли по комнатам – «по родству душ», потому что многие были знакомы и не хотели, чтобы их разделяли. Они с Люси Лендон постарались удовлетворить всех, и им это вроде бы удалось. Девочки убрали одежду и личные вещи в шкафчики у кроватей.
Им подали полдник, и все отправились на прогулку в парк, потом на луга – взглянуть на пони и отвести их (конечно, вместе с конюхом!) на ночь в конюшни. Девочкам ужасно понравилось поливать маленьких лошадок из шланга, брызгая водой друг на друга, чистить им бока и кормить вместе со взрослыми. Рассаживаясь за накрытые к ужину столы, они щебетали – весело, как зяблики. «Двадцать четыре девчушки создают много шума, понимаете?» По комнатам они разошлись около половины десятого вечера, освежившись в общей душевой.
– А почему не в ванных комнатах, ведь, если я не ошибаюсь, в каждой комнате была ванная?
Вопрос удивил Элоизу.
– Не знаю… Душевая в замке была совсем новая, я и сама там мылась.
Она помолчала, покусывая нижнюю губу.
– Знаете, а ведь в моей комнате тоже не было горячей воды, только холодная.
– Почему?
Элоиза надула щеки, как продавец воздушных шаров, и ответила сожалеющим тоном:
– Я правда не знаю… Трубы были старые. Замок разрушался, повсюду пахло плесенью. А Фонтанель даже лампочку и ту сразу не менял. Дети приезжали из северных и восточных департаментов, уставшие от дороги и жары, так что в первый вечер легли спать без всяких споров. Мы с Люси Лендон обошли палаты – три на первом этаже, три на втором – без четверти десять. В каждой комнате жили четыре малышки, и все уже лежали. Одни читали, другие болтали, рассматривали фотографии и рисунки.
– О чем болтали?
– Ну, о чем разговаривают в этом возрасте? «У тебя красивая пижама», «Дашь поносить платье?», «Хочу такие же туфли, как у тебя». Обсуждали кошек, дома, родителей, братьев и сестер, школу, учительниц, подружек. Но главной темой были пони, ведь на следующий день им предстояло впервые сесть в седло.
Элоиза Пти замолчала. Ей было трудно заговорить о палате № 1. Она ни разу не произнесла вслух имена: Леонина, Анаис, Осеан, Надеж – называла их детьми из комнаты № 1 и глаз на Филиппа не поднимала.
Комната Леонины была последней, куда зашли воспитательницы. Девочки уже задремывали, и Люси дала каждой фонарик – на случай, если понадобится встать среди ночи, сказав, что будет спать рядом, так что приходите, если приснится кошмар или заболит животик. В коридоре будет гореть свет.
Они расстались: Элоиза пошла к себе, а Люси – к Свану Летелье. Женевьева Маньян должна была находиться поблизости, на первом этаже. Воспитательницы видели ее на кухне – она чистила медные кастрюли, выставив их на стол, выглядела то ли усталой, то ли расстроенной.
– Я легла и сразу уснула, – продолжила Элоиза, – через какое-то время встала, чтобы закрыть хлопавшую створку окна.
В ее голубых глазах промелькнуло странное выражение: она как будто заново переживала тот проклятый вечер и что-то видела через стекло. Так бывает, когда глядишь через плечо собеседника и замечаешь знакомый силуэт или неожиданное движение.
– Вы что-нибудь видели?
– Когда?
– Когда закрывали окно.
– Да.
– Что?
– Их.
– Кого – их?
– Сами знаете.
– Женевьеву Маньян и Алена Фонтанеля.
Элоиза Пти пожала плечами. Филипп Туссен не понял смысла этого жеста.
– У вас и правда была связь с Женевьевой?
– Кто вам наболтал? – ощетинился Филипп.
– Люси. Она говорила, что Женевьева очень вас любила.
Ему стало так стыдно и гадко на душе, что он зажмурился.
– Я пришел поговорить о дочери…
– Что вы хотите узнать?
– Кто поджег фитиль водонагревателя в палате № 1. Дети отравились газом. А ведь все знали, что ни в коем случае нельзя трогать чертовы водогрейки!
На крик Филиппа обернулись клиенты, читавшие газеты за столиками, и даже те, кто стоял в очереди за билетами в кассу.
Элоиза густо покраснела – ей совсем не хотелось, чтобы их разговор приняли за ссору влюбленных. Она сказала – мягко, понимающе (так обращаются с сумасшедшими, чтобы не раздражать их):
– Я не понимаю, о чем вы.
– Кто-то запустил оборудование в ванной.
– В какой ванной?
– В сгоревшей палате.
Филипп видел, что Элоиза не придуривается, она действительно не понимает, о чем речь. И он засомневался. Что, если история с нагревателем – полный бред? Что, если кто-то из двоих – Женевьева Маньян или Ален Фонтанель – из мести устроил поджог?
– Вы считаете, что несчастье случилось из-за старого газового нагревателя?
Вопрос Элоизы отвлек Филиппа от мрачных мыслей.
– Нет, пожар устроил Фонтанель… Хотел покрыть Маньян.
– Но зачем?
– Она в тот вечер пообещала вашей подруге Лендон покараулить вместо нее девочек, сама ушла к сестре – навестить заболевшего сына, а когда вернулась, было уже поздно… Малышки задохнулись.
Элоиза зажала ладонями рот, голубые глаза промокли слезами. Филипп вспомнил тот день, когда искал в море Франсуазу, а она испугалась, запаниковала, стала отбиваться. Элоиза сейчас очень ее напоминала.
Они молчали целых десять минут, не прикасаясь к еде, потом он заказал эспрессо.
– Что-нибудь еще?
– Это могут быть они.
– Фонтанель и Маньян? Да.
– Нет, люди.
– Какие люди?
– Пара, ваши знакомые. Я видела в окно, как они уходили со двора.
– Что за пара?
– Кажется, ваши родители. Вы приехали вместе с ними на следующий день.
– Ничего не понимаю.
– Но вы ведь знаете, что вечером они были в замке?
– Чьи родители?
У Филиппа закружилась голова, показалось, что он падает с крыши небоскреба.
