– Ты меня пилишь, а сама! – негодует сестра. – На время хоть смотрела? Глубокая ночь! Инна давно дома, а ты неизвестно где! Пишу – молчишь! Звоню – не слышишь! На десятый раз только дозвонилась!
– Вообще-то на третий, – философски замечаю я.
– Очень уместное замечание, – язвит она. – Ты где, на закрытой вечеринке, что ли?
– Нет, в больнице.
Аленка сдавленно охает. Это дает мне несколько секунд спасительной тишины, чтобы перехватить инициативу.
– Со мной все в порядке, жива и здорова. Нужно было кое-кому помочь. Скоро буду дома.
Конечно, со «скоро» я лукавлю. Не буду же мчаться сломя голову прямо сейчас. Но успокоить сестру надо. Поэтому добавляю еще что-то, но не затягиваю и вскоре кладу трубку. Всё дома.
Интуиция дает понять, что не стоит задерживаться на улице. И я быстро возвращаюсь в холл. Оказывается, что вовремя. Только вот вопреки моим ожиданиям Макс там не один. Рядом с ним стоит Женя. Женя с перебинтованной головой и потерянным взглядом.
Но когда он смотрит на меня, то в серых глазах мелькает узнавание, а уголки губ приподнимаются в слабой улыбке.
– Тая? – то ли спрашивает, то ли утверждает он.
По интонации ничего не разобрать. Но, похоже, он действительно рад меня видеть.
Что совершенно нелепо в сложившейся ситуации, но все равно приятно.
Женя делает шаг вперед, Макс не отстает. Кажется, он в любой момент может подхватить парня под руки и вывести из больницы, но при этом дает ему идти самому. Пока. Или, возможно, Женя сказал, что пойдет сам? Сложно что-либо определить, но вряд ли молодой парень согласится, чтобы его выставили беспомощным. Ну, если только самочувствие не на той отметке, когда тебе абсолютно все равно, что подумают остальные.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашиваю я, мельком оглядывая парня.
Повязка… нет, ничего такого, крови нет. Но ее запах почему-то ощущается чрезвычайно ярко. Возможно, красно-коричневатое пятно на белых бинтах появится позже.
– Вроде… хорошо, – немного запнувшись, говорит Женя.
Макс за его спиной закатывает глаза. Почему-то сразу вспоминается Аленка. Та тоже готова геройствовать и до последнего не признавать, что ей не слишком хорошо и надо бы принять помощь тех, кто готов ее предложить.
– Пошли, в машине поговорите, – тем не менее очень мягко и спокойно говорит Макс, осторожно поддерживая Женю под локоть.
В первый раз за весь вечер мне хочется подпрыгнуть от радости и расцеловать его за толковое предложение.
Женя идет медленно. Реакция заторможенная. Бедный мальчик. Даже я, человек, который вроде бы не пугается ни вида крови, ни больниц, ощущаю себя словно в тумане. А тут зашивали голову, бр-р-р.
Очень хочется спросить у Макса, что сказал врач. Однако язык немеет каждый раз, только я собираюсь заговорить. Будто останавливает что-то извне. Подожди, Тая, потерпи. Не сейчас.
Мы с Женей садимся на заднее сиденье.
– Спасибо, – вдруг тихо говорит он. – Макс сказал, что вы меня нашли. Спасибо…
И тут же резко меняет тему:
– Я читал ваши книги, вы здорово пишете.
Такой поворот немного вышибает меня из колеи. Сказать, что неожиданно – ничего не сказать. Но на сердце делается теплее. И губы невольно растягиваются в улыбке.
– Тая, я хотел спросить…
Макс садится за руль, прерывая наш разговор.
– Что, партизаны? – интересуется он как бы невзначай, но сразу ясно, что просто пытается чем-то заполнить тишину, возникшую при его появлении.
– Макс, Таю надо отвезти домой, – вдруг говорит Женя, и я теряюсь.
То есть… надо, конечно. Но вот самому мальчишке оказаться дома куда нужнее. Я, конечно, уставшая, но целая и здоровая.
И хоть внутри скребет крайне нехорошее чувство вместе с желанием смалодушничать и попросить сначала закинуть меня домой, я гоню его и произношу:
– Потом разберемся.
Макс поворачивает голову и смотрит на нас. Хмурый, наверняка тоже уставший и перенервничавший. Кажется, перед ним дилемма. Он не хочет вести себя как сволочь по отношению ко мне, но Женя сейчас важнее.
– Хорошо, – наконец кивает он. – Едем к нам. Спасибо, Тая.
Макс заводит машину, кидает быстрый взгляд в зеркало заднего вида.
– Женя, если вдруг станет хуже – говори сразу, – предупреждает он. – Ладно?
– Ладно…
Я замечаю, что парня уже мало интересует окружающее. Ночь за окном, боль, стресс… Эх, ему бы надо в кровать. И почему не оставили в больнице? Я слишком мало знаю про раны и врачей, поэтому ничего не остается, кроме как наблюдать за Женей и на поворотах быть готовой поддерживать его. Пару раз все же приходится обхватить за плечи.
Женя бормочет что-то в благодарность, но получается неразборчиво. Макс временами поглядывает на нас, но я даю понять жестом, чтобы смотреть на дорогу. Надо отдать ему должное: ведет очень аккуратно, при этом знает, когда увеличить скорость.
Меня саму клонит в сон. Но стоит нам подъехать к дому, в котором мне уже когда-то приходилось бывать, по телу будто пробегает электрический ток. Сама удивляюсь, почему так реагирую, но толкового объяснения на ум не приходит.
– Макс, где мы? – неожиданно спрашивает Женя, потирает висок и морщится.
– Болит? – хором с Максом спрашиваем мы.
Женя внезапно слабо улыбается. Улыбка не из лучших, но он пытается удержать ускользающее чувство юмора.
– Конечно, болит. С ней же было… приключение.
– Умник, – тихо и беззлобно ворчит Макс. Очевидно, его беспокойство за мальчика ослабло, но не ушло.
– Давайте, выходим, – говорю я.
Мужчины не возражают, Макс помогает выбраться Жене; тот уже не пытается казаться самостоятельным.
– Сегодня будем ночевать здесь, – запоздало объясняет Макс. – У Алика.
Женя сдвигает брови к переносице, делает шаг вперед, но оступается. Макс вовремя подхватывает его.
– Возьми ключи у меня в кармане, – просит он.
Для этого приходится нырнуть пальцами в передний карман джинсов, ощущая жар от его тела. На мгновение чудится, будто выдох Макса получился более рваным, чем должен был, однако мысли об этом сразу улетучиваются.
Мы заходим в подъезд, потом в лифт. Женя больше ничего не говорит, только подчиняется Максу.
Я открываю дверь в квартиру, и мы оказываемся в темном коридоре.
* * *
Никогда не думал, что это может быть так.
Когда ребра стальной клеткой стискивают сердце, грозя превратить его в кровавые ошметки. Когда в голове не укладывается услышанное. Когда готов простить Тае Грот все на свете, но, увидев ее, говоришь всякую ересь.
