– Парень, забирайся-ка в пуховый домик, я пододвину его под свой бочок и, может, какую песенку промурлыкаю. Я с вами до вечера останусь, и сегодня не надо сосны считать… Коля иногда решительно говорил: «Мне кажется, что сегодня воскресенье!»
Джеймс редко делал то, о чем его просили, поэтому, например, Сергей Юрьевич сразу, авансом давал ему подзатыльник, а Ирина грозилась глаза выцарапать или говорила, что убьет, причем выбирала исключительно варварские способы: зарезать, живьем и без соли съесть, сломать шею, оторвать голову. Однако на этот раз Джеймса почему-то не надо было бить и запугивать: он опустился на четвереньки и ловко юркнул в варежку. Там он тихо лежал с полчаса, потом перевернулся, и наружу высунулась его лохматая голова.
– Тимофей Васильевич!
Кот, мурлыча, благодушно отозвался:
– Почему так официально?
– Мне тепло, немного жарко, я бесконечно благодарен и… хочу покаяться! Тимофей Васильевич, скажи, что ты мне все прощаешь!
– Именно я, котяра безгрешный, как ягненок, должен тебя простить?
– Именно ты, как представитель всего кошачьего племени!
– Хм…
– Чир, брат, заклюй меня! Я жажду умереть!
Щегол нахохлился и грустно взглянул на четырехлапого друга.
– Тима, разорви меня, когда я заклюю брата!
Кот встал и, распушив хвост, зашипел:
– Молчать, успокоились! Завтра тоже воскресенье, никаких сосен! И это… всем все прощаю!
– Тимофей Васильевич. – Джеймс заплакал. – Не забудь, что ты сказал!
– Не девичья у меня память.
– Ты видишь пред собой убийцу! Много лет назад я с другими пацанами повесил бродячего кота. На следующий год бабушка-соседка попросила меня утопить котят от ее Маши. О! Как смотрела на меня Машенька! Но я, призвав на помощь еще одного выродка, утопил слепых деточек! Потом с деньгами, заработанными убийством, мы пошли в кулинарию и объелись до икоты!
Тимофей бешено заурчал, глаза налились кровью.
– Тима! – яростно зачирикал щегол, прыгнул на варежку, защищая Джеймса, и растопырил крылья. – Не подходи!
– Доброе утро, госпожа фея. – Михаил Петрович говорил тихо и, немного опустив глаза, как робкий ребенок, радостно ожидая того же, что было вчера.
Крылатая женщина улыбнулась и не ответила, теперь она без слов желала ему доброго утра – провела теплой ладонью по его левой щеке, а в правую поцеловала. Потом фея вновь повернулась к окну, словно ничего не случилось. Михаил Петрович тоже начал смотреть на заснеженные яблони и вишни, на очищенную от снега дорожку, по которой неторопливо ходила ворона – по-видимому, наслаждаясь тишиной и безлюдьем.
Михаил Петрович прикоснулся пальцами к низкому подоконнику, и через мгновенье рука феи оказалась рядом. Он вдруг понял, что если погладить тонкие, нежные пальчики, то ему, скорее всего, простится это беспредельное нахальство. Он пару раз вздохнул, собираясь с силами, но все-таки не решился на такой подвиг.
– Здрасте! – буркнула пришедшая на кухню Катя.
Михаил Петрович вспомнил, что не догадался затопить печку, и виновато посмотрел на Катю. Ее ответный взгляд был недовольным, но прощающим.
Вскоре на кухню пришла Ирина, кивнув всем. Глаза девушки были припухшими. Стоя спиной к фее и Михаилу Петровичу, она загремела кастрюлями.
Следом пришел Тимофей, ни на кого не глядя. Коротко потерся мордочкой о ногу Михаила Петровича и лег на полу у печки.
– Еще холодная, – почему-то сказала Катя, как будто можно было этого не заметить.
– Гад он! – буркнул Тимофей.
– Кто? – вздрогнула Катя.
– Подумай – и поймешь.
– Нет, он хороший! – всхлипнула Ирина.
Сердце Михаила Петровича сжалось. Он был виноват перед всеми, кроме кота, – хотя, очевидно, и перед ним чем-нибудь провинился, но деликатный Тимофей не давал это почувствовать.
Закрыв дверцу печки, Катя спросила:
– Тимофей Васильевич, вы сегодня на озеро пойдете?
– Не хотел, но с Чиром надо мириться, мы вчера подрались, как две собаки… У тебя есть пирожки с капустой или морковкой? Джеймсик сильно просил.
– Милый мальчик! Конечно, для него отложены маленькие-маленькие пирожки, а еще я капусту отварю и мелко порежу. Как вы думаете, ему понравится?
– И думать нечего.
– Я сварила для Джеймсика крохотные пельмешки, – сказала Ирина, улыбаясь сквозь слезы, – и состряпала хачапурик!
– Нет, парень сказал: «Только капусту и морковку, и чтобы Катя не жадничала!»
– Да вы что, да я… – растерялась Катя.
– Знаем, что ты не жадина, – успокоил кот.
– Тимофей Васильевич, положить вам сметанки погуще, полное блюдечко? – предложила Ирина.
– Что-то совесть меня мучает… ну да ладно!
– Творят в моем замке что хотят, – прошептала фея и с мягким упреком добавила: – Только бедный Михаил Петрович у всех разрешение спрашивает.
Глава 6
Вонючий джинн
«Почему вервольфы позволили нам переночевать в Стране Холмов?» – размышлял Вельд. Чалый, который, по глубокому убеждению принца, умел читать его мысли, тихо фыркнул – мол, откуда я знаю, не буду и голову ломать. Главное, что живыми ушли, но ты в следующий раз так не рискуй, все-таки не за себя одного отвечаешь.
«Очень не хотелось мне на ночь глядя в Ничью землю идти, а вервольфов мы более-менее изучили. Вряд ли бы они смогли нас врасплох застать».
Вновь тихое фырканье. «Ты сам-то спал сколько хотел, а я с Ураганом и подругами глаз не сомкнул – чуяли мы, что волки вокруг лагеря бродят. Теперь еле ноги переставляю, глаза слипаются. Так что ты тоже на дорогу поглядывай – предупредишь меня, если камень какой или ямка».
«Сдается мне, что волки не хотели понапрасну свою кровь проливать. Видели они недавно в Ничьей земле кого-то, кто с нами и без них справится, – так волки по своей злобе и глупости думают, но мы-то с тобой знаем, что нас никто не одолеет».
Чалый вздохнул.
«Неудачная шутка, – признал Вельд, – не вовремя и не к месту. Иногда удивляюсь, как ты меня еще терпишь. Вот Ингрия сказала, что сразу меня зарежет или задушит, едва только какой-нибудь другой мужчина на горизонте появится. Хорошо хоть, предупредила. Нравится она мне, любит посмеяться, не коварная… Вспоминаю, как одна красавица, нам обоим известная, мне чуть глаза не выцарапала, без всякого предупреждения. – Внезапно Вельд понял, что сравнивает Ингрию с любимой. – Лария, дорогая, ты самая лучшая! Никто не решился бы спасти меня, нарушив закон!»
Чалый остановился. Принц, вздрогнув, внимательно огляделся.
«Что случилось, друг?»
