Кинред улыбался – совсем не той же идеальной улыбкой, но прожигающей гораздо сильнее.
– О да, Ината. Сейчас ты еще припишешь мне влюбленность. Да, вероятность того, что нам с ним могла понравиться одна женщина, очень высока. Сексуальное влечение закладывается почти на генетическом уровне, оно намного глубже осознаваемых параметров. И что здесь странного? Я своего влечения и не скрывал. А если продолжишь болтать, так я дам ему снова выход.
Я открыла рот и тут же захлопнула. Вскинула руки ладонями вверх, сдаваясь и показывая, что ультиматум услышала. Удовлетворять его желание я хотела в последнюю очередь. Кинред усмехнулся и пошел к лестнице. Я заочно поблагодарила его за то, что хотя бы сейчас он не стал меня принуждать. И, глядя ему в спину, хвалила себя, что смогла вовремя прикусить язык, а то так хотелось блеснуть своей внимательностью. К счастью, он вовремя меня осек.
Кинред открыто признает сексуальное влечение, но отрицает эмоциональную вовлеченность. Возможно, ему самому это непривычно. Или он не хочет показывать мне свои слабости.
«Ты не зря так мечтала поступать на инженерный», – сказал он сегодня. Вот только я ему о своих мечтах не говорила, и в досье такие мелочи не указывают. Выходит, в мегаполисе он снова общался с моим отцом или кем-то из знакомых, у которых для какой-то цели такую ерунду выспрашивал. А еще он сегодня сказал: «Сам факт первоначальной влюбленности толкает на желание узнать об объекте все». Как же странно, что он сам этой параллели не проводит. Кинред – интересный образец для собственных экспериментов, он начал прокалываться, случайно обнажая свою человечность, и самое смешное, что этого не замечает. Речь уже давно не идет об экспериментах, это борьба его желаний и рабочих обязанностей. Не факт, что для меня это обернется чем-то хорошим. Например, он подложит меня под Тоя только для того, чтобы и себе, и мне доказать, что он вполне может контролировать свои эмоции.
Глава 21
Мои предположения одновременно оправдались и не оправдались. Доказать Кинред точно что-то собирался, но только мне. На следующий день он повел меня в лабораторию на том же ярусе, предварительно перепрограммировав ошейник для более свободного перемещения. Я так и не узнала, что мне грозило в случае, если я покину его апартаменты без корректировки базовой настройки, проверять не видела смысла. Но чем больше я думала, тем сильнее казалось, что на самом деле со мной не произойдет ничего страшного – в самом худшем случае ошейник парализует на пороге или остановит каким-то похожим способом, но не нанесет непоправимого вреда здоровью. Взгляд и все действия Кинреда говорили о том, что он и сам не заинтересован делать мне больно или непоправимо вредить… Но почему я так и не отважилась это проверить? Возможно, где-то на самом краю сознания сомневалась в своей правоте? Вся капля человечности в директоре пятого уровня может быть лишь только моей фантазией.
В лабораторию я шла без страха, успела уже привыкнуть к ощущению неизбежности, когда надо просто переставлять ноги. Но удивилась, когда начальник завел меня в небольшое помещение и указал на стул перед зеркальной стеной.
– Мы будем за кем-то наблюдать? – я нахмурилась.
Кинред воткнул себе в ухо наушник, что-то отрегулировал на светящейся панели перед стеной и занял стул рядом. Откинулся расслабленно на спинку и скрестил на груди руки.
– Да. Порно в реальном времени, с использованием посторонних предметов и животных – самое лучшее развлечение в конце рабочей недели. Тебе понравится.
– Вы шутите? – я старалась говорить спокойно, но ощутила неприятный мандраж.
– Шучу, конечно. Столько времени с тобой знакомы, а ты все переспрашиваешь. Смотри, Ината.
Я перевела взгляд на зеркало, которое уже стало стеклом, обнажая все, что происходит в соседнем помещении. Я разглядела Тоя, обнаженного и привязанного к подобию лежанки, только установленной к стене, почти вертикально. Он был в сознании, вернее – не на перезагрузке, и хмурился, глядя на двух других присутствующих в той же комнате. Рядом с ним были близнецы, которых я уже имела несчастье видеть в самый печальный момент. Здоровенные, невероятно похожие между собой и одетые в солдатскую униформу.
– Они тоже роботы? – спросила я, хотя знала ответ.
– ИИ, – терпеливо поправил директор. – Пятая волна, более ранние модели. Очень удачные в плане функциональности, но сильно отстающие от Тоя в самостоятельности мышления. Хотя и их называть роботами – унизительно и несправедливо.
Мне уже не нравилось происходящее, и я не удержалась от вопроса:
– Что вы собираетесь мне показывать, сэр?
– Собираюсь показать, насколько ты неправильно его воспринимаешь. Тоя, я имею в виду. Например, он чувствует боль. Сложно рассчитать, чувствует ли он ее так же, как ты или я, например, но болевые пороги у него выставлены на уровне средних.
И в доказательство его слов Той вдруг содрогнулся, а потом начал извиваться в своих ремнях. Показалось, что его бьют током, но все оказалось еще ужаснее: один из ИИ поддел крюком его за ребро и тянул вверх, выламывая. Той не кричал, но и мне было видно, что боль он не разыгрывает. У меня задрожал голос:
– Зачем? В смысле, зачем вы ему вообще эти болевые пороги установили? Разве без них он не был бы лучше?
Кинред отвечал раздражающе равнодушно:
– Выяснилось, что нет. ИИ пятой волны, – он кивком указал вперед, – боли не чувствуют, они ощущают только урон. Но притом они совершенно не обучаемы эмпатии и сочувствию. Представляешь, какой парадокс: оказывается, есть связь между способностью чувствовать боль свою и чужую. А без базовой эмпатии невозможны и более сложные чувства, такие как дружба и любовь. Потому в шестой волне мы уже включили болевые пороги, это дало немыслимый эффект и в психическом развитии ИИ.
Мне не хотелось смотреть на то, что происходит за стеклом, потому я старательно отводила взгляд.
– Ладно, и зачем вы его мучаете? Разве это доказательство его человечности?
– Нет, не совсем человечности, но чего-то настолько же значимого. Это я и пытаюсь объяснить. Например, в основе человеческой страсти заложен инстинкт размножения: сексуальное влечение есть только его следствие, мы его не можем полностью контролировать или подавить. Когда я хочу тебя – это уже где-то на подкорке прописано, как самая базовая программа, появившаяся еще до того, как я родился. Когда ты отвечаешь на мое возбуждение – работает то же самое, исконное желание самки подчиняться сильному самцу. Все вбито в подсознание людей, если у них не подавлена эта функция отклонениями или болезнями. Ну, если совсем поверхностно. Понимаешь?
– Вы не могли бы покороче? – я раздражалась от демонстративно легкой болтовни, когда впереди пытали – пусть не человека, но существо, способное чувствовать и мыслить.
Кинред усмехнулся, а продолжил все так же монотонно:
– У Тоя все по-другому. У него нет и не могло быть инстинкта размножения. То есть он мог импортировать способность к сексуальному влечению от меня, но это только лишь обозначение действия, без прописанного на подкорке мотива к такому действию. Притом, как я раньше объяснил, он способен на дружбу, привязанность и искреннюю симпатию. Смотри, Ината, сейчас ему больно. Но он думает, что это наказание за то, что он сделал с Ником. Он не кричит, потому что знает, что ты смотришь – он не хочет выглядеть слабым при тебе.
