Меня трясло, а говорить ничего не хотелось. Я придумала себе, что нравлюсь ему – настолько, насколько ему вообще может нравиться женщина. Придумала себе, что его страсть вызвала ответную страсть во мне, и пока этот процесс хоть отчасти взаимен, он приятен. Я до сих пор называла его действия принуждением, но они никогда не носили в себе настоящей жестокости. А на самом деле Кинред подводил меня совершенно к другой роли – к секс-рабству, с самым настоящим принуждением и жестокостью. И ничего, если в процессе меня разорвут – у него отличные медлаборатории.
Он вновь перепрограммировав мой ошейник только на первый этаж, бланк остался наверху. Обедали мы в полном молчании. Я спросила тихо, когда он уходил из апартаментов:
– Сэр, а как же Той? Или вы найдете для него другую девушку?
Он обернулся и поморщился:
– Уже бы нашел, если бы она была. Но ведь все равно ничего не выйдет, если ты продолжишь его ненавидеть, а он – убиваться по этому поводу.
– Уже не ненавижу, сэр. И чтобы прийти к каким-то выводам, нам с ним надо больше общаться.
– Верно, – без лишних эмоций ответил Кинред и ушел.
Тоя я теперь очень хотела увидеть. Казалось, в нем ключ к спасению. Я еще не до конца оформила мою к нему просьбу, но ставку делала на ИИ и на его искреннюю симпатию. Надеялась, что я не ошиблась хоть в одной из двух симпатий! А если и Той ко мне чувствует такую же «нежность», то мне в любом случае придется очень худо.
* * *
Терзания не прошли бесследно, и, разумеется, не могли не вылиться, когда мне наконец-то удалось встретить Тоя. Кинред привел его тем же вечером, а я заявила – прекрасно понимая, что объяснение может звучать слишком наивно:
– Сэр, а мы можем пообщаться с Тоем наедине? Это бы упростило нам задачу снова найти общий язык.
– Да без проблем. Той, держи себя в руках. Ината, в случае серьезной опасности сильно оттяни ошейник – сработает сигнализация как от попытки его снять. В остальном… развлекайтесь, ребята.
Той нахмурился и не ответил, а начальник покинул апартаменты, немного удивив меня: из этого выходило, что он согласен с моим аргументом. Или что здесь повсюду установлены прослушивающие устройства, потому ему даже на руку наше «уединение», перетекающее в откровения. Я не выдержала, шагнула к Тою и крепко обняла. Отстранилась, чтобы оценить удивление в его глазах.
– Ината? У тебя все в порядке?
Насколько же человечен этот нечеловек. Я тряхнула головой, чтобы скрыть навернувшиеся слезы, и переключилась на то, с чего мы обязаны были начать разговор:
– Ты сам как, Той? Я имею в виду не твою вину передо мной, а твою вину… перед Ником.
Он отступил, взгляд его стал рассеянным. Но Той все-таки ответил, медленно и вдумчиво:
– Я не стану врать, Ината. Ник мне не нравился. Но чем больше я вспоминаю то, что произошло, тем отчетливее понимаю: он не нравился мне до отвращения, до брезгливости, и я никогда не подпустил бы его к тебе, но желания убить – всерьез убить, а не сломать челюсть, например – я в себе до того момента не ощущал. Это был порыв. Нервный импульс, остановивший мысли. Я действовал совсем как человек в состоянии полного шока. Но знаешь, что самое смешное, Ината?
– В этой ситуации есть смешное?
– В любой есть, просто зависит от ракурса рассмотрения. Так вот, это был самый настоящий нервный срыв – незапланированный и не анализируемый. Самый человечный из моих поступков. И именно за него ты меня возненавидела. Живые люди иногда срываются, и все вы время от времени кого-то разочаровываете. И кем же мне быть? Каким мне быть, чтобы не считаться механизмом и не разочаровывать тебя?
Я покачала головой, тем показывая, что не в силах ответить на такой сложный вопрос. Философия и психология искусственного мышления – может быть, когда-нибудь напишут учебники по этим вопросам. Но я действительно видела теперь перед собой живое существо: прекраснее, умнее любого человека и развлечения ради просчитывающее вероятности развития событий, но притом способное на ошибки и растерянность. Увидела я это окончательно – и никакие доводы Кинреда раньше бы не помогли. Надо было все это пережить, надо было разочароваться в себе и людях, чтобы рассмотреть под другим углом разочарование в Тое.
Ничего из этого я не сказала, но улыбнулась и протянула ему руку. Той взял и тоже улыбнулся – ослепительно красиво. Теперь, когда все это принялось и улеглось в душе, мне захотелось с ним поделиться своими тревогами еще сильнее: уже как с другом, способным понять и разделить, а не просто симпатичной куклой. Но я вовремя вспомнила о своих подозрениях и начала осматриваться в поисках каких-нибудь жучков, которые и раньше-то не разглядела.
– Что ты ищешь? – Той сразу заметил. – Камеры? Их здесь нет.
Я перевела удивленный взгляд на него:
– А прослушка?
Той закрыл глаза и понял лицо вверх, застыл так на несколько минут. Потом посмотрел на меня и качнул головой:
– В пределах моих сканирующих датчиков подобного оборудования не установлено. Вон в том шкафу, – он указал на тот, в котором Кинред хранил аптечку и мелкие вещи, – улавливаю вибрацию дистанционных передатчиков. Похоже на пластыри контроля возбуждения или их аналоги. Это определенно не жучки. Но если беспокоишься, то можем отойти еще на два метра. Ты хочешь сказать что-то секретное?
У меня сердце сжалось, а затем забилось молоточком. Я даже не стала уточнять, уверен ли он, просто оттащила его на несколько шагов от злополучного шкафа, приподнялась на носочки и зашептала:
– Той, у нас с тобой никогда не было близости. Тебе переписали память. А все твое отношение ко мне импортировано с инстинктов нашего шефа…
Я объясняла, а он слушал меня с таким видом, будто переводил фразы в уме с иностранного языка. Лицо застыло в маске, он даже ни о чем не переспрашивал. И я, видя его потрясение, продолжала говорить: все быстрее и быстрее, чтобы как можно скорее с этим покончить. О том, что Кинред стал моим первым мужчиной, и о том, что был со мной чаще всего нежен – в известных рамках, конечно, но все же. И что он был только рад происшествию с Ником, заполучив мое тело в круглосуточное пользование. Но все это не было для меня невыносимо, даже напротив, в определенном смысле я ощущала первые всплески легкой ответной симпатии… пока не поняла, что под маской монстра скрывался монстр. Что теперь Кинред еще и подстраховался, он не отпустит меня, пока не наиграется или не убьет в порыве страсти, деля меня на себя и сразу двух ИИ пятой волны. На этом моменте Той покачнулся, и я замолкла, опасаясь, не перегнула ли палку с откровенностью.
Скорее всего, если бы наш директор в этот момент присутствовал в апартаментах, ему бы не поздоровилось. Или не поздоровилось бы Тою, а потом и мне. А я все еще не была уверена, какой исход мне нужен в идеале. Потому я и радовалась, что могу сначала спокойно обсудить это с Тоем:
– Я не подговариваю тебя и ни на что не нацеливаю. Мне нужно освободиться, и я… я иногда желаю ему того, за что тебя же осуждала. И не хочу его смерти одновременно. Помоги мне разобраться, подскажи все вероятности и варианты!
