К соседке спешить не хотелось, я осмотрела темные окна нашей квартиры и решила немного прогуляться по забетонированному проулку, чтобы потянуть время. Первоначальная радость улеглась, теперь я чувствовала себя странно. Толстая Мэйси обязательно примется обнимать, а потом и передаст меня в объятия Хаилю, всегда пахнущему луком, – соседи знают меня с рождения, хотя в нашем доме вообще все друг друга знают. Ничего странного, что даже вечно всем недовольный Хаиль растрогается, ведь он не видел меня несколько месяцев. Разница в том, что я-то с ними здоровалась только вчера, я не успела соскучиться ни по ним, ни по пылающим от жара бетонным стенам, ни даже по отцу. Конечно, я хотела его поскорее увидеть и оценить результаты терапии, но я будто за секунду перенеслась во времени, а для него – для них всех – это иначе. Вряд ли я стану плакать и висеть на их шеях с тем умилением, которое от меня ожидается.
Я отошла с проездной части, чтобы не перегораживать путь машинам. Одна из них, металлически серая, сразу приковала мой взгляд своей неуместностью на фоне окружающего пейзажа. Она аккуратно припарковалась возле нашей лестницы, и когда оттуда вышел водитель с папкой для документов в руках, неповоротливо и кряхтя оправил одежду, я не поверила своим глазам. Отец заметно поздоровел, изменился цвет лица, исчезла болезненная худоба, но этого я и ожидала, потому поразилась другому: его одежде, которая выглядела новой, даже извечная шляпа была заменена на почти такую же… да вовсе не такую. Есть в дорогих вещах что-то неуловимое, что их сильно отличает от дешевых аналогов. Одет он был не в привычный комбинезон, а самые настоящие брюки и светлую рубаху, чего, наверное, не надевал со времен свадьбы. Я уж молчу о том, что авто было вовсе не старой подержанной машинюшкой, как я почему-то сразу предположила. Да этот автомобиль выглядел в нашем квартале как инородное пятно из другого мира! Не удивлюсь, если в таком и бортовой компьютер установлен. Всё в образе отца было непривычным, кроме его походки – только она и подтвердила, что я не обозналась.
Разумеется, мне не было жаль денег на отца, в изумление привело другое: пять минут назад я бы руку дала на отсечение, что он ни копейки из заработанных мною денег не потратит на прихоти. Да мне даже пришлось брать с него клятву, что он не станет экономить на лечении! И шляпа, и рубаха эти ему невероятно шли, омолодили его лет на десять, но я никак не могла понять причин таких изменений.
От удивления я присвистнула:
– Ничего себе, мистер! Да вы завидный жених!
Папа обернулся. Увидел меня и замер. Уронил папку на бетон, но будто бы этого и не заметил. Открыл рот и ничего не сказал, так и стоял, пока его подбородок не начал дрожать. Так поразивший меня лоск вмиг пропал, как будто и не было. И лишь когда я сама побежала к нему, он неловко, как-то совсем по-детски раскинул руки и, покачнувшись, сделал шаг ко мне, повторяя какой-то звук, будто хотел назвать мое имя, но никак не получалось произнести его полностью.
Я ошибалась, когда думала, что плакать не стану.
Глава 32
У отца определенно было больше новостей, чем у меня – у меня-то их и вовсе не было: шла, боялась, вышла и поняла, что зря боялась. Он же за эти месяцы пережил здесь настоящие изменения. Мы уже наобнимались вдоволь и сидели на тесной кухонке, спеша сказать и услышать как можно больше.
Химиотерапия в самом начале была мучительной, но уже через несколько процедур ему здорово полегчало. Денег от меня хватало с лихвой на любые нужды, хотя после оплаты курса лечения он уже ни в чем и не нуждался. Иногда только домой наведывался, помещение проветрить. На завод он не возвращался, отыскал работу новую и старую одновременно.
– Я ему просто под руку попался, дочка, – теперь уже спокойнее объяснял отец. – Помог, как умел, отвез куда нужно. А он потом нашел меня и говорит, что лучше уж наймет водителя, чем снова в таком положении окажется. И бывает он в мегаполисе всего раз в неделю, вот и вся моя занятость. Раз я болен и иногда не смогу являться немедленно, то и платить он мне станет в два раза меньше, чем платил бы здоровому. А когда сумму назвал, я, мягко говоря, усомнился в его башке. Да что уж там, я в его башке с первого дня сомневаюсь!
Отец смеялся, рассказывая. Я же ловила каждое слово, тоже не представляя, откуда такое чудо свалилось: ну не нанимают на простую работу за такие деньги. И уж тем более тех, кто все еще на стационарном лечении, хоть и чувствует себя с каждым днем все лучше.
– Двадцать седьмой социальный ранг? – я переспрашивала уже в третий раз, не силах поверить. – Это ж кто такой? Президент или глава Мировой Лиги?
– Говорит, что исследователь, – папа развел руками. – Хотя если он и какой-нибудь шишка в правительстве, то зачем же стал бы мне докладывать? Потребовал, чтобы я гардероб обновил, машину купил – на случай, если ему приспичит меня срочно вызвать, я до его дома не на метро добирался. А я заодно на ней же и в больницу езжу, быстро расслабился, раз уж так получилось… – он смущенно умолк, будто оправдывался за лишние траты.
Я вмиг собралась, теперь сопоставляя свои впечатления с новой информацией:
– Это ты правильно поступил, пап. Да и если работа у тебя теперь такая – надо соответствовать. И лечиться быстрее, раз работа выгодная подвернулась. Страшно только такую машину в нашем дворе оставлять.
– Страшно – не то слово, дочка. Каждый день выхожу и вздрагиваю от радости, что она на месте стоит. Уверен, что не трогают ее пока, потому что боятся нарваться на какого-нибудь богатея. А как поймут, что моя, сначала расхохочутся, а потом и угонят – прямо на моих же глазах, не постесняются, – говоря это, он все равно улыбался. А может, он не мог не улыбаться, глядя на меня? И продолжил почти шепотом, будто словами боялся удачу спугнуть: – Теперь, дочка, все будет по-другому. Не думала о том, чтобы нам в другой район переехать?
Я точно об этом подумать не успела. Вот это да, вот это совсем другой мир – такого вопроса мы в этих стенах еще ни разу не поднимали! Отец, видя мое недоумение, радостно продолжал:
– Мистер Кинред странный, конечно, высокомерный и требовательный. Деньги не считает – вероятно, не привык считать, потому и платит водителю так много от незнания. Но как-то мы с ним сработались – чувствую это. Ездит он то в ресторан, то в какие-то конторы, то просто просит высадить его в парке или на набережной. Сидит там часами, думает о чем-то. И очень много меня спрашивает – о всякой ерунде. Не ерунде, конечно, но о тех вещах, которые только для меня важны: почему мама твоя умерла, на кого дочка похожа, почему второй раз не женился… И слушает так, будто ему все это интересно, будто всерьез важно хотя бы к жизни моей прикоснуться. Я тебе не психолог, просто много чего в жизни повидал – и скажу с уверенностью: такое бывает только у очень одиноких людей. Он не водителем меня нанял, а единственным человеком, с которым может потрепаться о всякой чепухе, когда в мегаполис приезжает. На такую работу можно ставить и начинать жить на новые доходы. Понимаешь?
Я тоже не могла не улыбаться ему в ответ:
