– Что ты на меня так смотришь, Филин Ярославич?
– Давно не виделись.
На видеозаписи – терраса-гостиная с панорамными окнами, дубовыми панелями и стенами из красного кирпича, освещенная хрустальной люстрой. За окнами тьма, глубокая ночь. Ясно, что недавно кончилось застолье с обильными возлияниями, и все гости и домашние с бокалами перекочевали сюда, на кожаные диваны и кресла к пылающему камину.
Меланья в золотистом вечернем платье, открывающем спину и плечи, обращалась к сидевшему рядом с ней на диване нахохлившемуся господину (встретившему Катю и Мамонтова столь неласково) – Ярославу Лишаеву, именуя его Филин Ярославич.
(Катя, внимательно следящая за видео, отметила, что это, вероятно, очередное домашнее прозвище, и оно удивительным образом идет Лишаеву. Тот точно походил на филина, разбуженного среди дня – бровки суровые вразлет и голова-шарик.)
Филин Ярославич щеголял мешковатым смокингом, нелепым на его квадратной фигуре. На запястье – дорогие часы. Круглое лицо его под взглядом Меланьи полыхало багровым румянцем. Кроме него смокинг в этой компании носил лишь Макар – и тот сидел идеально на его стройной фигуре. Макар как раз под шумные крики одобрения садился к роялю, стоявшему у панорамного окна.
Заиграл в бешеном залихватском темпе шотландскую застольную Бетховена – «Постой, выпьем в дорогу еще!» И запел – он обладал приличным баритоном – в оригинале на английском «Let us have one bottle more!».
Савва Стальевич Псалтырников – красный от вина, радостный как дитя, взволнованный (Катя поразилась контрасту с первым видео) не сводил с сына глаз. Во взоре – обожание, в улыбке – счастье, восторг. Макар играл и пел страстно, голубые глаза его сверкали, светлые волосы растрепались и упали на лоб. (Именно он в первые минуты полностью приковал к себе Катино внимание. И она поняла, что в доме Псалтырникова музыка – неотъемлемая часть жизни. И более того – почти у каждого действующего лица здесь словно бы своя музыкальная тема.)
На Макара были обращены взоры всех. Лишь один человек не смотрел, как он играет, – тот самый Дроздов Иван Аркадьевич. Он сидел в кресле у камина и вертел в руках кофейную чашку.
«Дуэлянт… – подумала Катя. – Ну, надо же…»
Черная пиратская повязка на глазу.
Дуэлянт…
Он вскинул голову и посмотрел на ту, что сидела напротив него – девушку лет двадцати восьми в «маленьком черном платье» и балетках. Шатенка с волосами до плеч и атласной челкой, что так любят в Париже. Личико миловидное, озорное, юное, яркие губы. Она допила то, что было в ее бокале, и позвенела кубиками льда в такт «Застольной». А потом громко захлопала Макару, подняв тоненькие, как прутики, руки над головой.
– Класс! Просто чудо! – голос ее был словно колокольчик. – Макар, ты в Англии концертами сможешь зарабатывать, если вдруг все счета заморозят, а деньги конфискуют.
– Гала, не вредничай, – усмехнулась Меланья, поправляя в ухе модную моносерьгу с крупной жемчужиной барокко. – В Лондоне мы всегда найдем чем заняться, правда, Макар?
– Да, дорогая, – ответил Макар жене, вставая из-за рояля и кланяясь. – В Лондоне мы дома.
– Да достали уже с этим Лондоном, – сварливо оборвал его Лишаев. – Достала эта твоя Англия. Ну был я там. Ну и что? И что там такого?
В этот момент на террасу вошли еще двое – невзрачная блондинка в форменном платье горничной и крепкий мужчина в толстовке (Катя с удивлением узнала в нем того лысого молодца с византийским пламенным взором, которого видела утром у магазина). Они вкатили два столика на колесах – один с напитками, бутылками и графинами, второй с кофейником, вазами с пирожными и чашками. Лысый мужчина помог горничной и сел с чашкой и тарелкой в кресло в углу.
(– Это помощник по хозяйству Кузьма Поцелуев, – шепнул Мамонтов Кате.)
Горничная осталась хлопотать, угощая всю подвыпившую компанию.
– Ну и что такого в этой твоей Англии, а? – с пьяной настойчивостью допытывался Лишаев у Макара.
– Там воздух чище. Легче дышать, Филин. Здесь уже кислород перекрывают, – ответил тот.
– А это не тебе судить. Ты сам как перекати-поле. Все там, да? И бизнес, и дом в Девоншире. Ну и что? И что ты с этого имеешь, Макар? Ну поешь ты классно, и все по-английски. И манеры у тебя как у денди. Только за песни твои и даже с деньгами твоими не пустят тебя в Букингемский дворец на прием к королеве. Сидите вы в своем Девоншире, и никому-то вы не нужны. Никто вас не любит в этой Англии. Никто не принимает. Не приглашает. В смысле англичан – тех, кто ровня, если по деньгам-то. Не уважают они вас. А все почему? Потому что у папы твоего – санкции. «Пожизненный ЭЦИХ с гвоздями»
[5].
– Филин, следи за языком! – громко приказал Псалтырников.
– Ну, «ЭЦИХ без гвоздей», Савва Стальевич, – Лишаев усмехнулся. – Но это же правда святая.
– Так я Макара и прошу, возвращайся сюда, – Псалтырников пристально посмотрел на сына. – Раз все так вышло, что теперь там-то? И внучки родины не знают… Я с ними по скайпу общаюсь, а младшенькая совсем по-русски не разговаривает, только по-английски. Это со мной-то, с дедом! Переводчика, что ли, нанимать? Вы уехали, а они там совсем как англичане растут – нянька английская, дворецкий тоже.
– Дворецкий – филиппинец, Савва Стальевич, – усмехнулась Меланья свекру. – Говорить по-русски мы девочек учим. Насчет дошкольного образования – все превосходно, это система Монтессори. Я рассказывала вам.
– Да я здесь им сто учителей любых найму, – горячо воскликнул Псалтырников. – Только привезите их сюда. И что они… что вы все там забыли в этой Англии? Разве здесь – не наше все? Макар, а? Где родился, там и пригодился. А ведь там нет такого, как здесь, у нас.
– Папа, чего там нет? – Макар налил себе бренди.
– Шири… размаха… души… Видел, какое озеро здесь? Это ведь Родина наша. Ты родился на этом озере.
– Да, папа, озеро очень красиво.
– И это… я говорю, удали, духа такого нет…
– Духа? Духа чего, папа?
– А вот этого самого, – Псалтырников потряс ладонями с растопыренными пальцами. – Как мы можем, ну не могут они! Эти англичане!
– Чего не могут-то, Савва? – спросил тревожно молчавший до сих пор бывший ахтырский губернатор Тутуев, притаившийся в глубине кожаного кресла в стиле «честерфилд».
– А вот взять и послать все к чертям! – Псалтырников вскочил. – Или показать себя мужиком настоящим. Это словами не объяснишь. Господи, Иван, ну что ты молчишь, да покажи ты ему! Покажи ты ему сам, как умеешь – покажи, что это вам не Лондон!
Иван Аркадьевич Дроздов поднялся с кресла.
– Савва, а не будет все выглядеть смешно или неуместно? – спросил он.
