Савва Стальевич Псалтырников захохотал:
– Каменщика и маляра звать придется! Иван, зачем же стены крушить?
Дроздов, хромая и приволакивая ногу, направился к дверям. Он покидал арену домашнего Колизея.
Гала догнала его и бережно взяла за руку. Он остановился, а она молча осматривала его широкую кисть – не поранился ли. Как оглядывал он ее хрупкие пальцы всего пять минут назад.
Глава 11
Циклоп
– Довольно опасный трюк они показали, – резюмировал Клавдий Мамонтов, остановив видео.
Катя, захваченная зрелищем, вообще забыла, что Мамонтов смотрит видео вместе с ней. И что в кабинете еще присутствует Лариса Суслова – как выяснилось, по домашнему прозвищу Царица Савская.
– Это была шутка. Савва Стальевич обрадовался приезду Макара. Ну, выпил лишнего, – Суслова среагировала на замечание весьма сухо.
Катя подумала – все это, конечно, подглядывание. Они словно подглядели сцену из жизни обитателей этого дома. Двойственное впечатление от увиденного. У нее крепла уверенность, что в этой яркой безбашенной сцене кроется нечто чрезвычайно важное для последующей интерпретации всех событий и фактов, даже тех, которые они пока не узнали.
– А Лишаев Ярослав, он, выходит, здесь уже давно – три недели? – Мамонтов кивнул на ноутбук.
– У него были дела с Саввой. Бизнес. Точнее, долги, кредиты. Ну и потом…
– Что?
– Она же приехала. Меланья, – Царица Савская поджала тонкие губы. – У каждого свой интерес или магнит. Так с кем хотите побеседовать еще? Кого вызвать?
– Мы пока прогуляемся до конюшни, – произнес Мамонтов. – Поговорим с работником.
– С Кузьмой? Хорошо, – Царица Савская внимательно смотрела на них.
– А затем с вашей помощницей по хозяйству. Она ведь и горничная, и повар здесь у вас?
– Она делает всю работу, справляется. Здесь не Барвиха, нам не нужно много обслуги.
«В общем-то, правильный ход, – думала Катя, не переча плану Мамонтова. – В делах об отравлении всегда начинают с допроса обслуживающего персонала. Только обслуга Псалтырникова – часть этого дома и, кажется, часть семьи, судя по видео».
Они с Клавдием покинули кабинет, прошли через ту самую гостиную-террасу. В кирпичной стене гордо зияла дыра, пробитая железным кулаком дуэлянта, – ее так и не заделали.
Выйдя на веранду, они спустились по ступеням и медленно побрели по дорожке, усыпанной палыми листьями.
Катя оглянулась. На веранду следом за ними вышел Макар. Катя увидела, что он смотрит на нее. Наклонил голову набок, оглядывает ее всю, от макушки до пяток. Словно оценивает…
Макар улыбнулся – и Кате стало совсем неловко.
– Клавдий, – торопливо обратилась она к напарнику, – напишите в мессенджер майору Скворцову, спросите – что там конкретно эксперты сказали по поводу изъятых остатков торта? И нам надо с вами подробно изучить заключение судебно-медицинской экспертизы по Псалтырникову. Пусть майор все это вечером для нас подготовит.
Клавдий Мамонтов достал мобильный, открыл мессенджер и отбил сообщение.
– Расскажите мне про Дроздова, – попросила Катя. – Он вам, оказывается, знаком. Эта школа карате… я забыла название…
– Школа Кекусинкай, школа Оямы, – охотно откликнулся Мамонтов. – Я там лишь скромный ученик, Катя. У Дроздова же четвертый дан. Он великий мастер тамэшивари – искусство разбивания твердых предметов. И не только рукой, но и локтем, ногой. Хотя это ему, наверное, уже трудно сейчас.
– А что с дуэлью? Расскажите, что знаете.
– Лишь слухи из этой школы карате. Ну и так, общая информация. Дроздов профи. Работал в ГУО – Главном управлении охраны, затем в ФСО. У Псалтырникова он много лет – личный телохранитель. Псалтырникову полагалось такое по его должности. Дроздов был легендой в ФСО. Отличался всегда редкой невозмутимостью, абсолютным бесстрашием, фатализмом и черным юмором. Знаменитая фраза: «Клиент прав, пока жив», говорят, ему принадлежит. Даже лекции читал на семинарах для секьюрити частных структур. А потом все резко вдруг изменилось. Когда Псалтырникова с позором выгнали со службы, Дроздов встал перед дилеммой – оставаться ли в системе или продолжать служить опальному патрону. И он выбрал второе. А системе это не понравилось. Там такого не прощают – пошел против правил. И его начали беспощадно травить. Дело дошло до личных оскорблений. Говорят, он был с дамой в Большом театре, когда это произошло. Когда они явились коллективно показывать ему, где раки зимуют.
– Кто явился?
– Его бывшие коллеги. Нет ничего хуже, когда бывшие приятели и соратники предают. Они его оскорбили публично там, в театре. А он потребовал сатисфакции. Он ее получил. Только опять же были некоторые нюансы. С его подготовкой, с его силой он бы справился и с тремя, и с четырьмя, но они просто удвоили число со своей стороны. Там такие волки, Катя. Они проигрывать не любят. И кто вообще сказал, что они согласятся на честную дуэль? Есть предел человеческим возможностям, они его победили не умением, а числом нападавших. Говорят, это был жестокий поединок. И многие из тех поединщиков теперь не у дел, живут на лекарствах. Но и Дроздов поплатился. Могли, конечно, его вообще убить, но за такое бы по головке не погладили, посадили бы даже. Поэтому не убили. Посчитали, что ему и так по гроб жизни хватит – инвалидное кресло и все такое. А он как Феникс из пепла… С его-то волей к жизни.
– Приедем в отдел, напишем рапорт, – зло бросила Катя. – Что нам в ходе операции под прикрытием стали известны факты зверского нападения и причинения тяжких телесных повреждений, которые остались безнаказанными. Дело по нашему рапорту будут вынуждены возбудить уголовное.
– Хотите заступиться за дуэлянта? – прищурился Мамонтов.
– Я лишь хочу справедливости для него.
– Только вот он ее не хочет и не принимает. За все эти годы – с его стороны никаких имен, никаких фамилий. А ведь Дроздов знает, кто они. Вы напишете рапорт, дело возбудят, а он заявит, что разбился на машине, отсюда и травмы.
– Но, Клавдий… – в растерянности проговорила Катя.
– Есть вещи, в которые не следует вмешиваться. Это был его личный выбор. Эта дуэль. Обсмеять можно все что угодно. В наше время в социальных сетях изгаляются даже над тем, что человек попытался защитить свою честь и свое доброе имя. Такие нравы в нашем бедном Отечестве, таково состояние умов. Но если ты, как наш Циклоп, с юности ушиблен кодексом Бусидо, то идешь против течения. Один против всех. Они ведь считают себя закрытым клубом – все внутри, никакой сор не выносится наружу. Даже кровавые разборки. И там не ябеды, которые – «прибежали в избу дети на дебаты». Или в прокуратуру катать жалобу. Они разбираются со всеми вопросами сами. В стороне от любопытных глаз, от прессы. Но молва и их не обходит стороной.
– Его искалечили, а вы так спокойно обо всем этом рассуждаете.
