– Не я… ой, пуссстите… глотка… – задергался Савка, – не я! Была она там, дырка… я только глянул… Любопытно же!
– И что ты увидел?
– Мертвые они. Голые. В крови. Я крик сразу поднял.
– Но это же не в первый раз ты за ними подглядывал!
– Да я… ваше высокоблагородие… лопни мои глаза… я не нарочно, – Савка из последних сил хрипел и пытался вырваться, но хватка Клавдия Мамонтова не ослабевала.
– Что еще ты видел?
– Да ничего такого!
– Убийцу видел?
– Нет!
– Так, может, ты и есть убийца?
– Богом клянусь… – взвыл Савка, – ваше благородие, не я это… А видел я вот что. Это на второй день, как она, барыня, сюда приехала. Из-за непогоды-то в гостинице осталась. Я печку там, в номере, сразу растопил. А на следующий день…
Савка – слуга трактирный – шел по коридору. Из номера Скалинской доносились голоса. Мужской и женский. Савка скользнул в чулан – он часто подглядывал за гостями. И дырку ту он сам в стене проделал, хоть и до последнего вздоха утверждал бы обратное, стыдясь. Ибо любопытство, а тем более подглядывание, – есть смертный грех…
Так вот прильнул Савка к глазку.
В номере барыни Скалинской – двое. Она – в домашнем желтом платье и теплой накидке, отороченной куницей, закрывающей плечи. А на коленях перед ней поручик Гордей Дроздовский. В мундире. Без своей перевязи, потому что рука его уже зажила, хотя порой еще и доставляла ему неудобства.
Поручик Дроздовский – белый как мел, взволнованный. Видно, только-только окончил свою речь.
– Нет, – Меланья Скалинская покачала головой. – Нет, нет, нет. Я уже сказала это вам однажды. Но вы так настойчивы, мсье Дроздовский. Вы поехали за мной сюда. Вы преследуете меня?
– Я люблю вас, – упрямо проговорил Дроздовский. – Я люблю вас безумно.
– А я вас не люблю. И я не стану вашей женой, как вы просите. Нет, молчите, не надо больше слов. Не теряйте гордости, мсье Дроздовский. Я не объяснила вам мой отказ в прошлый раз. Объясняю сейчас раз и навсегда, чтобы вы оставили меня, наконец, в покое. И не умоляли больше на коленях. Дело в том, что я уже была замужем. Меня выдали за моего мужа, когда он уже был немощным стариком. И я прожила с ним двенадцать лет. Я никому бы не пожелала такой участи. Когда он скончался, я не плакала, мсье Дроздовский. Меня посетило дикое искушение отправиться неузнанной в маскарад или задать бал на радостях. Я ощущала себя узником, стены темницы которого рухнули. И опьяняющая свобода, что я испытала… Это главная ценность из всех, которые у меня есть сейчас. Я больше никогда не войду в эту клетку под названием брак. Я хочу жить так, как хочу. Так как считаю нужным. Как я люблю и с теми, кого я люблю. И вас, мсье Дроздовский, нет в моем списке.
Он стоял на коленях перед Меланьей и смотрел в пол, слушая все это. А Меланья смотрела на него. Странная улыбка змеилась на ее губах.
– И какой вы муж… какой жених. Взгляните на себя. Я вообще не понимаю – мужчины способны взглянуть на самих себя критично?
Невзрачный низенький герой Крымской войны поднялся с колен. Снял с носа золотое пенсне. Сжал его в кулаке так, словно хотел сломать. Но не сломал.
Повернулся и молча вышел вон.
Савка хотел уже отлепиться от дырки в стене и отправиться по своим делам истопника, но в этот момент Меланья Скалинская отстегнула застежку накидки, и та упала к ее ногам. Под накидкой оказалось глубокое декольте, свободно открывающее взору белые плечи и пышную грудь…
В номер зашел Макар. Прислонился спиной к двери. Затем повернул ключ в замке. Он был в одной белой рубашке, сапогах и бархатных штанах. Без жилетки, без сюртука, рубашка на груди распахнута.
– Еще раз придет свататься, спущу с лестницы, – сказал он.
Меланья подошла к нему.
– Ты о ком говоришь? Следи за языком своим.
– Вышибу мозги, не посмотрю, что он офицер при сабле.
– Ах ты дрянь, – Меланья по-прежнему улыбалась. – Ты что себе позволяешь, а? Что за речи?
Она размахнулась, намереваясь влепить Макару звонкую пощечину, но он поймал ее руку, стиснул в своем кулаке.
– Ах ты дрянь, – шипела Меланья, пытаясь замахнуться на него другой рукой.
Но он поймал и другую ее руку. Наклонился к Меланье, к самым ее губам.
– Ты мне что говорила? Что обещала? К черту офицера… к черту того, другого… А сама…
– Да ты с кем разговариваешь? Я хозяйка твоя. Госпожа. Я вот велю выпороть тебя! Выпороть так, что кожа лоскутами! За дерзость.
Макар отшвырнул ее от себя.
– Ну, давай, зови слуг, – приказал он. – Забей меня до смерти. А для начала просто катись. Пошла ты к черту!
Макар отвернулся.
У Савки, слышавшего этот диалог, челюсть отвисла от изумления. И он никак не мог понять…
Он лишь видел, что у барыни глаза горели как у тигрицы. А этот Макар, ее дворовый, был так хорош в гневе… Но что говорил, негодник! Как смел?!
Барыня носком атласной туфельки водила по ковру. Бросала на Макара взгляды. А он на нее не смотрел.
– Макар…
– Что?
– Ну, что ты, право… я же пошутила.
– Давай в шутку, я не против – позови слуг, – не унимался он. – Забей меня до смерти.
– Макар, – Скалинская коснулась его плеча.
Макар не повернулся к ней. Тогда она сама скользнула и оказалась пред ним вплотную. Подняла руки и обвила его за шею.
– Такой злой… такой прекрасный… как бог Вакх.
– Я твой раб. Твой актер. Твой подай-принеси… слуга… холоп.
– Ты мой муж, – шепнула Меланья. – Пусть не перед Богом наши обеты, а в страсти, но они даны друг другу. Ты мой муж… Ну, прости меня. Но ты ведь тоже не безгрешен.
Макар с гневом смотрел на нее.
Рука Меланьи скользнула в его светлые волосы, запуталась в них.
– А то я не заметила… – начала Скалинская, – тогда в Москве, когда в театре пьесу репетировали. Ты там не скучал, мой прекрасный. И после тоже не скучал, не скучал.
– Истинные ведьмы эти твои актерки…
– Да ты и со старухами. Когда такой жар здесь, – ее другая рука прижалась к груди Макара.
Лакей попытался отпрянуть, но Меланья прижалась к нему еще крепче.
– Мой Вакх! – застонала она. – Ты мой, только мой…
Макар высвободился из рук своей госпожи, а затем резким жестом рванул ее платье. Прильнул губами к плечам, осыпал поцелуями шею, грудь, волосы.
– Не как вакханку возьми! Возьми сейчас, но не как вакханку, – лепетала Меланья, закрыв глаза. – Как Ариадну, она же его жена… Вакх и Ариадна… такая любовь, такая страсть… Галантная Индия… как эти мои старые фигляры на сцене поют…
