– Полпреда? – спросил Мамонтов.
– Если бы, – Дроздов отвечал ему. А Кате подмигнул своим глазом, что искрился сейчас как алмаз, – если бы только его…
Пауза.
– Ну, бунт, форменный бунт. Как водится, сразу в Ахтырск «доктора прислали» лечить без пощады. Даже выводок целый «докторов» – Следком, ФСБ, антикоррупционный комитет. Искать крамолу. Запала Эдички на все это естественно не хватило. Как только к нему постучали в дверь, – Дроздов стукнул по столу, – пробил понос и заикаться начал… Обычная картина, да? Только там было все намного грустнее. Савва в то время как раз в Ахтырск по делам приехал. Прикрыть Эдичку не мог, его самого уже со свету сживали. Я тоже им не помощник – со спиной сломанной лежал в клинике. Так что Савва один там оказался, как чувствовал. Пока кабинет губернатора ФСБ обыскивало, Эдичка наш шмыгнул в комнату отдыха. Закинул веревку на люстру и петлю на шею. Савва вошел, а он висит под потолком, качается. Савва к нему бросился, схватил за ноги, рванул. Люстру эту кабинетную с крюка долой и Эдичку на пол сдернул. А тот уже не дышит. При повешении шея ломается, но Эдичке повезло в этом отношении. Шея целой осталась, а вот сам он уже улетел на тот свет. Сердце у него не билось и пульса не было. Эти «доктора» набились в кабинет, никто палец о палец… «Скорую», правда, вызвали, но она бы уже не помогла ему. Савва один там начал ему делать массаж сердца, хоть и не умеет он этого. Сказал, что в отчаянии так ударил ему по грудной клетке кулаками, чуть ребра не сломал, но… сердце завелось. Начало биться. Откачали губернатора. Однако те минуты, что он был мертвым, не прошли для его мозгов даром. Он когда в себя пришел, пять дней просто рыдал, как ребенок. А после стал заговариваться, путать все. Психиатрам его показали. Те руками развели – а что вы хотите, постсмертная травма мозга. Дело уголовное прекратили, «доктора» из Ахтырска уехали. Эдичку после больницы с должности губернатора по-тихому сняли, никто из родственников его к себе не взял. Жена с ним сразу развелась и все имущество забрала. Он на нее перед назначением на должность все переписал, чтобы быть гол как сокол, как они все любят себя показывать. Она и обобрала его. Савва его пожалел один из всех. Забрал из Ахтырска, поселил у себя дома как приживала. Такая вот сказочка нашего времени. Это чтоб вам было понятно. Вот так у нас обстоят дела.
– Именно Тутуев обнаружил Псалтырникова на берегу в то утро, – заметил Мамонтов. – А во сколько это произошло?
– Где-то в половине седьмого. Они с Ларисой меня разбудили.
– Можно нам с ним поговорить сейчас? – спросила Катя осторожно. Она была под впечатлением от рассказа Дроздова.
– Вам же Макар все разрешил. Беседуйте. Позвать его сюда?
– Если нетрудно. И вы тоже, Иван Аркадьевич, останьтесь, пожалуйста. Вы же его лучше нас знаете, спросите у него то, что мы упустим.
– Вы определенно хотите, чтобы я вам помог, – Циклоп усмехнулся. – Ладно, с Эдичкой я вам помогу. Но это в виде исключения. Учитывая его здоровье.
Он поднялся и пошел к двери своей изломанной походкой.
– В этой партии – шах ферзем, – Мамонтов кивнул на шахматную доску. – Следующий ход – мат.
В дверь просочился взволнованный и встрепанный бывший ахтырский губернатор. Позади него возвышалась мощная фигура Дроздова.
– Эдик, не волнуйся. Все хорошо. Они с тобой просто поговорят.
– Вы нашли Савву Стальевича на озере в то утро, – Катя старалась говорить с бедным бывшим губернатором тоже мягко. – А что вас привело на озеро так рано?
– Встал с кровати и пошел. Проснулся. Разбудило меня.
– Что вас разбудило?
– Как в сердце толкнуло, – Тутуев уселся на краешек кресла. – Вставай и иди.
– Предчувствие?
– Не знаю. Раньше бы проснуться. А то я пока оделся, пока спустился – гляжу, внизу в холле свет, дверь дернул – она не заперта. Я сразу подумал, что он… Савва не в доме это сделает. Ну, чтобы не пугать… его, сынка своего… а где-то там. На воле, – Тутуев проникновенно глянул на Катю своими слегка косящими темными глазами. – Меня ноги сами на озеро привели. Гляжу – он в воде лежит. Я его вытащил и стал… как он мне рассказывал, когда меня спасал. Откачивать. Но я ж не доктор. А потом он уже холодный был весь. Мертвый.
– У вас было предчувствие, что Савва Стальевич покончит с собой?
– Ага.
– А почему? – спросил Мамонтов.
Тутуев покосился на него.
– Потому что он сам мне сказал об этом.
– Он сказал, что убьет себя? – Катя внезапно ощутила сильное волнение. Все, все просматривалось теперь словно под иным углом.
– Ага.
– Он сказал, что примет яд?!
– Нет, про яд речь не шла.
– А что он вам сказал? Пожалуйста, если можно, вспомните дословно. Это очень важно.
– Он сел возле меня на диван, взял меня за руку и спросил: «Ну и как там было? Если всю правду, что ты видел?» А я сразу понял, о чем он. До этого он меня все ругал, клял – как ты мог… зачем… грех такой… а если бы и правда умер? Так я же умер, – Тутуев смотрел на Катю. – Это он меня вернул, воскресил. Как Спаситель наш. И он до этого никогда меня не спрашивал, что я видел… ну, там… А в тот вечер спросил. И я ответил: «Савва, там просто темно. Очень темно. Но бесов нет. И вообще ничего нет. Пусто». А он спросил меня: «Может, ты просто до самого конца не дошел этого самого тоннеля?» А я ему: «Нет никакого тоннеля, Савва. Тьма, ничего не видно. Темная жопа… уж простите за грубое слово». Он сморщился так и говорит: «Жить не хочется. Незачем мне жить, Эдик, стало».
– И все это он вам сказал вечером?
– После застолья. Выпил он. Ну, а теперь давайте про памятник спрашивайте!
– Что? – Катя опешила, потому что до этого Тутуев производил хоть и нервное, но вполне нормальное впечатление.
– Спросят, спросят они тебя, – успокоил его Дроздов. – Ты постарайся сейчас, вспомни еще что-то из того вечера. Ты ведь сидел рядом с ним за столом?
– Да. А ты далеко. Рядом с ней, – Тутуев глянул на Дроздова. – Ты занят был. Не видел ничего, не слышал. Околдовала она тебя.
Дроздов ничего не ответил. А Катя запомнила эти слова.
– Что он ел? – спросил Мамонтов. – Вы видели, что он ел?
– Все ел. Стол богатый, из ресторана привезли. Мне все подкладывал на тарелку, словно я больной, шизанутый, сам не могу взять, – Тутуев вздохнул. – За счастье сына выпил. За внучек. За встречу. За присутствующих. За покойников. За здоровье. Рад был. Куда та радость после ушла? А про памятник я вам всем вот что скажу… пошли вы все со своей критикой знаете куда?!
Пауза.
Дроздов усмехнулся.
– Красивый был памятник? – тихо спросила Катя юродивого бывшего губернатора.
– Солидный.
– И где вы его хотели поставить?
