Конюх Кузьма скорчился в углу.
– Не убивал я их. И не грабил.
– Неужели?
– Богом клянусь!
– Про Бога вспомнил?
– Не убивал я их и не грабил, – повторил Кузьма.
– Ладно, может, и поверю тебе. А про дырку в стене?
– Знал я про дырку в стене чулана, мне по пьянке Савка Псалтырник сбрехнул.
– И что ты? – Пушкин-младший наклонился к нему и протянул руку. – Давай, вставай, молодец. Ответ держать стоя надо, а не на карачках ползать.
Конюх Кузьма не принял его руки, поднялся сам. Пощупал подбородок, заросший бородой.
– Не видел я их в тот вечер и в дырку не подглядывал. Да я занят был в трактире!
– Чем же ты был занят?
– Господин корнет две дюжины шампанского господам офицерам поставили от щедрот своих. Меня хозяин кликнул ящики таскать из погреба. Я в погреб спустился, поднял ящик, а господин корнет – привередливый такой. Не то шампанское, говорит, найди лучшее. А я почем знаю, какое оно лучшее? Я еще один ящик забрал, поднял по лестнице – снова не то. Он все про вдову какую-то мне толкует. Найди мне там вдову!
– Про вдову?
– Veuve Clicquot, – Мамонтов – знаток в таких делах – усмехнулся.
– Да почем мне знать? – Кузьма шмыгнул носом. – Господин корнет до середины лестницы спустился, сам все обозрел и приказал мне четыре ящика поднять с бутылками наверх, в залу. Я там чуть не надорвался с этими бутылками! Потом на конюшню вернулся и не видал я ничего, не слыхал! Заснул с устатку!
– Мы расспросим господина корнета, – обещал Пушкин-младший. – Если он подтвердит, что ты не лжешь, это отлично. Но у тебя все равно было время вечером убить их и ограбить.
– Не убивал я и не грабил! И в дырку я не глядел. А зашел я в чулан накануне – день был белый. И решил глянуть лишь потому, что…
– Почему?
– Потому что из коридора увидал, как она в номер зашла. Я сундук постояльцу доставил – увидал, как она в коридоре юбками махнула, и туда, за дверь.
– Кто?
– Барышня.
– Какая еще барышня? – спросил Клавдий Мамонтов.
– Та, что в возке из имения барина нашего прежнего приехала в трактир.
– Барина, который на оброк вас отпустил, господина Филатова? – уточнил Пушкин-младший.
– Да.
– Когда это случилось? Точно скажи нам, постарайся.
– Накануне. Около полудня.
– И что ты видел и слышал, подглядывая в дырку? – спросил Пушкин-младший.
– Они там втроем. Спорили они.
…Кузьма-конюх прильнул к дырке в стене чулана. Его привлекли дамы в номере. А еще он ощутил в коридоре аромат легких восхитительных духов, что, словно шлейф, плыл в воздухе за маленькой женской фигуркой. Именно этот аромат заставил его остановиться, повременить с доставкой пожитков постояльцу и скользнуть в чулан.
Барыня Меланья Скалинская в синем платье, что удивительно шло к ее смоляным волосам и белой коже, стояла у окна, выпрямив спину и сложив руки под грудью. На подоконнике боком сидел ее лакей Макар – белая шелковая рубашка распахнута на груди. Он выглядел взволнованным. Смотрел в основном в пол.
Спиной к стене стояла невысокая худенькая барышня с темными густыми волосами, что растрепались и вымокли от снега. Полы ее куньей шубки, крытой бархатом, распахнулись, открывая серое платье с пышным кринолином.
– Семь тысяч рублей даю за него, – твердо объявила барышня. – Деньги при мне.
Она указала на кожаный саквояж, что держала в руках, не снимая перчаток.
– Аликс, ты сошла с ума, – ответила Меланья.
– Она назвала ее Аликс?! – воскликнул Клавдий Мамонтов, прерывая повествование конюха.
– Ну да, я имя запомнил, – ответил Кузьма.
– Девять тысяч рублей, – Аликс тоже выпрямила спину, словно пытаясь ростом и статью сравниться с Меланьей. – Я хочу его у тебя купить. Сейчас же.
– Ты такая смешная, моя душенька.
– Десять тысяч рублей.
– За моего лакея?
– Двенадцать тысяч рублей.
– И больше дашь?
– Пятнадцать тысяч рублей.
– Да имение твоего дяди столько не стоит, – Меланья глянула на Макара. – Слышишь, сколько за тебя мне денег предлагают?
– Двадцать тысяч рублей. Часть наличными, а частью я векселя подпишу, – объявила Аликс.
– А к чему такая спешка, дорогая моя? Со дня на день волю объявят, – усмехнулась Меланья. – И станет он свободным человеком. А не моим дворовым. Куда захочет – туда и пойдет. Что же ты деньги такие на ветер хочешь выбросить?
– Я куплю его у тебя и сейчас же здесь дам ему вольную, – объявила Аликс. – Вызову стряпчего из Присутственного места, все подпишу, и он заверит печатями. Макар, я тебе свободу дам сейчас. Не когда-то там… когда волю объявят… а сейчас, сию минуту.
Макар встал. Он смотрел на Аликс.
– Да я ему тоже могу дать свободу прямо сейчас, не дожидаясь царского манифеста, – усмехнулась Меланья. – Тоже все подпишу, и печати будут.
– Я ему дам то, чего ему никогда не дашь ты, – ответила Аликс.
– И что же это, душенька?
– Статус. Положение в обществе. Мы с ним сегодня же обвенчаемся здесь, в уезде в соборе. Он станет моим мужем. Я ему дам свою фамилию, – Аликс говорила все это Меланье, но смотрела на Макара. – А потом мы уедем навсегда.
– Куда, смею спросить?
– В Европу. В Женеву, в Баден, в Париж! Туда, где ему никогда не будут колоть глаза его происхождением. Тем, что он был крепостной холоп. Твой актер. Он станет моим мужем и равноправным…
– Аликс, – тихо позвал Макар.
Она запнулась. Сжала в руке саквояж. А другой рукой провела по своим мокрым волосам.
– Аликс, что вы такое говорите? – спросил Макар.
– Разве ты этого не хочешь?
– Вас здесь растопчут, смешают с грязью.
– Мне все равно. Я выйду за тебя замуж. И мы уедем туда, где ты…
– И ты правда с ней уедешь на таких условиях? – спросила Меланья.
Макар ей не ответил.
– И когда же вы успели обо всем сговориться? – Меланья обернулась к нему. – Смотри мне в глаза! Ну? Я сказала – в глаза мне посмотри! Когда ты с ней успел все это, а? Не тогда ли, когда все со двора пропадал? К ней ходил? А не к барону Корфу? Или все вместе совмещал? И ее, распутницу, и эти ваши живые картины?! Представление вживую?! Думаешь, не знаю я, что она тебя… вас заставляла показывать гостям барона? Байки античные, как боги греческие друг друга в мифах любили? Как голыми напоказ гостям совокуплялись там во время представления?! Как ты с этими девками из веселого дома блуд творил под видом бога Вакха? Может, и с ней тоже? Она тоже в живых тех картинах участвовала?
