– Мария, – Катя села рядом с ней на свободный табурет у разделочной стойки, – у нас к вам вопрос важный. О вашей сестре. О Марине.
– А при чем тут она? Марина умерла пять лет назад.
– Она ведь покончила с собой?
– Не хочу я об этом говорить, – резко отвернулась Мария.
– Придется, к сожалению, – подал голос Клавдий Мамонтов.
– Вы были близки с сестрой? – спросила Катя.
– В детстве.
– Вы же единокровные сестры?
– Мать моя второй раз замуж вышла, когда мне было семь лет, мой папаша нас бросил. Потом Марина родилась.
– Вы обе работали в кремлевской обслуге, ведь так? – уточнил Мамонтов. – Вы в столовой, а ваша сестра сначала в секретариате Администрации, а затем перешла в департамент, который Псалтырников возглавлял. А как вы устроились на такую работу?
– Через отчима десять лет назад. Он до пенсии старшим смены работал в гараже… ну, который спецназначения. А до этого водителем у шишек разных. Он за нас с Мариной похлопотал. Мы проверку прошли. Знаете, какая там проверка?
– Когда ваша сестра Марина Ковалева перешла на работу в департамент, у нее возник роман с Псалтырниковым? – спросила Катя.
– Приглянулась она ему. Молодая. Младший секретарь- референт. Я ей не завидовала.
– И затем она поселилась в доме Псалтырникова в Барвихе?
– Это он настоял, она сама мне так сказала. У него жена сошла с ума давно еще. И он о ней заботился, в психушку не отправлял. Но он работал. И она тоже…
– Кто?
– Лариса Ильинична, она же при нем всегда состояла в секретариате. Так что дома за сиделками надо было кому-то смотреть. Лариса уходить со службы не планировала, стаж не хотела терять. Поэтому он, Савва Стальевич, Марине такой вариант предложил. Она и согласилась.
– Он ведь пообещал на ней жениться, когда его жена умрет?
– Пообещал. Они все это обещают. Мужики, – горничная хмыкнула. – Я-то ей говорила, конечно, не будь дурой. Но она меня не слушала. Надеялась.
– И когда он не сдержал своего обещания, она… что сделала?
– Представили так, что она ошиблась с дозировкой таблеток, у нее сердце болело. Якобы сердечный приступ. Но она ведь записку оставила предсмертную – мне.
– Вам?
– С тем, чтобы я ему передала. Я передала. И прочла. Она его винила. Писала, что он ее обманул. Забрал ее лучшие годы жизни. Использовал, словно тряпку для домашней уборки, а потом выбросил на помойку.
– И вы эту записку передали Псалтырникову?
– Да, позвонила ему – Марина в записке указала его личный мобильный телефон. Я позвонила, сказала: «Я Маринина сестра, и у меня для вас послание». Он меня принял дома в Барвихе. Прочел записку. Ничего мне не сказал сначала. Я ушла.
– И что потом?
– Он мне денег прислал с шофером – уже после, через неделю. А затем, уже спустя много времени, сам позвонил мне. И сказал – не хочу ли я перейти на работу к нему горничной и поваром. Что он жалованье мне хорошее будет платить, и я ни в чем не буду нуждаться, и смогу мать поддерживать и отчима, они оба хворают у меня уже сильно. Он так откупался от нас, от ее семьи. Хотел вину свою загладить.
– И как вы ко всему этому относились?
– К чему?
– Что ваша сестра покончила с собой из-за него?
– А чего она от него хотела? – Мария глянула на Катю. В глазах ее мелькнуло раздражение. – Чего она, собственно, хотела? Хозяйкой стать в доме в Барвихе? Женой со всеми правами? Я ей сто раз говорила – не будет этого. Даже если он захочет, его сын этого никогда не позволит. И даже если сын согласится – ему плевать, он в Лондоне обретается, то она… она этого не допустит.
– Кто она?
– Лариса Ильинична.
– А у нее все же был роман с Псалтырниковым?
– Нет. Ей мужики по фигу. Не думайте, она не лесбиянка. Она просто из таких, которым вообще это не нужно. Брак, постель… Она власть любит. Только это она и ценит превыше всего. А властью она над Саввой Стальевичем обладала большой, без нее он обходиться не мог, хоть они и не спали вместе никогда. И она бы не позволила, чтобы Марина заняла ее место в доме в этом плане – всем распоряжаться, как законная жена. А то, что она была его любовницей в койке, Царице Савской плевать было. Да и сам он не такой уж был пылкий мачо. Раз в месяц, а то и реже. Все на работе горел. Государственные дела. На койку-то ничего уже не оставалось.
– Нам показалось, – заметила Катя, – что Лариса Суслова неравнодушна к Дроздову.
– Ну, если бы ей это было нужно очень, наверное, это был бы Циклоп, – философски заметила горничная. – Но он на этот счет уже давно непробиваем. Есть такие однолюбы. У него один свет в окошке. Хотя сестру мою он жалел. Утешал ее, когда Савва Стальевич на нее кричал. Урезонивал его. Маринке бы смириться и быть довольной тем, что она уже имела.
– А что она имела? – спросила Катя. – Жила как приживалка.
– А кто они все здесь, как не приживалы? – раздраженно воскликнула горничная. – Они все такие. Вон даже бывший губернатор чокнутый. Это, знаете, как в фильмах показывают – в старину в какой-нибудь «Капитанской дочке» – крепостные, дворовые, челядь, холопы. Так и сейчас. Только названия другие. Помощница по хозяйству – это я… Референт – это сеструха. Жила бы она с ним на его условиях, как сыр бы в масле каталась. В деньгах он ее не ограничивал. Две шубы норковые подарил, ювелирку разную дарил – не жадничал. И потом на всем готовом. И делать особо ничего не надо – не то что я кручусь на кухне и в доме целый день. А она только сиделкам прикажет, понаблюдает – это когда его жена была еще жива. А потом вообще настало полное безделье. Так нет, ей захотелось невесть чего – быть женой и владеть всем – и им самим, и домом в Барвихе. Чтобы Савва Стальевич на приемы ее брал, как жену. А приемы-то медным тазом накрылись. Потому что выгнали его с работы. Нет, она сама во всем виновата.
– В своем самоубийстве? – спросила Катя.
– Да. Пусть замяли это дело. Но это же позор для семьи. И для меня… что я пережила из-за этого. Вон поседела даже.
– А вы переживали? – спросил вдруг Мамонтов. – Правда?
– Ну, конечно. Сестра ведь. А зачем вы все это спрашиваете? К чему?
– Мы хотим составить полную картину, предшествующую отравлению в этом доме, – пояснила Катя.
– То есть вы думаете, что это я его могла отравить из-за сестры? – горничная сползла с табуретки и уставилась на них. – Отомстила, что ли, ему за ее смерть?
Клавдий и Катя молчали.
– По глазам вижу. Меня подозреваете. Что ж… этим нашим в доме удобно найти стрелочника. Мол, я горняшка, плебейка, служанка… такая мерзавка… убила за сестру, – Мария покачала головой. – Да они же все…
