– Я с вами посижу, – объявил он капризно. – Болтайте о своем, я просто рядышком побуду. Скучно мне, тоскливо. Саввы нет, и поговорить не с кем. Дом разорен. Может, подремлю. А то всю ночь такой кавардак. Барыня-то плакала у себя до рассвета. Я через дверь слышал.
– А вы, часом, сами не влюблены в Барыню? – хмуро осведомился Клавдий Мамонтов.
Тутуев вспыхнул и вскочил с кресла.
– Циклоп, выгони его опять отсюда! – проскрипел он. – Молокосос!
– Эдик, сядь, успокойся, – мягко урезонил его Дроздов.
И по его тону, и по лицу юродивого Катя поняла, что Мамонтов попал в яблочко. И новость эта ни для кого в доме не секрет.
– Что хочет узнать многоуважаемый страховой фонд на этот раз? – спросил Дроздов у Кати, садясь напротив нее и складывая руки на груди.
– Ваша уверенность подтвердилась, никакое это не самоубийство, – ответила Катя. – Источник в полиции нас проинформировал. И с точки зрения фонда половина нашей работы выполнена. Никакого мошенничества со стороны Псалтырникова, он погиб не по своей воле. Так что выплата страховки пройдет беспрепятственно. Однако мы лишь на середине пути. Осталось самое главное, Иван Аркадьевич.
– Что для фонда самое главное теперь?
– Найти убийцу.
– А вы, коллега, так же станете его искать, как вы действовали до сих пор? – усмехнулся Дроздов. – Столь пылко, без оглядки на последствия?
Катя залилась румянцем – точно так же, как Дроздов краснел перед ними всего десять минут назад. Издевается… Хотелось ответить ему колкостью про Галу и его собственный глупый счастливый вид. И одновременно с этим она чувствовала – только с ним ей хотелось бы поделиться всеми сведениями о многоступенчатом отравлении. Рассказать все без утайки. Потому что именно его помощь и опыт…
Но в памяти всплыли фразы: «Лишь профессионал высокого уровня способен достать такой яд»… если это и правда синтетик…
– Мне искренне жаль, что вы не сотрудничаете с нами, Иван Аркадьевич.
– Я же сказал, меня страховые вопросы не волнуют.
– Но вы же в таком случае сами в роли одного из подозреваемых.
– А это как угодно.
– Мне кажется, у вас есть подозрения.
– У вас, фонда, они тоже есть. Все мы люди.
– А вы действительно честно и верно служили своему патрону? – спросила Катя.
Дроздов глянул на нее в упор. Черная повязка… Дуэлянт…
– Будь я мужчиной, вы за такой оскорбительный вопрос, наверное, меня бы на дуэль вызвали, да?
– Пользуйтесь преимуществами своего слабого пола.
– А я не хочу пользоваться преимуществами. Я свой вопрос повторю. Вы и правда ему верно и честно служили?
– Старался.
– Когда Псалтырникова выгнали с позором, вы его не покинули. Вы остались у него работать. Это из-за него или из-за Галы?
– Все вместе, – спокойно ответил Циклоп.
– Я навела справки, узнала, что произошло в Большом театре тогда. Мой коллега считает мою версию глупой, – Катя посмотрела на Мамонтова, – но мне кажется, что… Псалтырников мог все это и подстроить. Нанять тех людей за деньги. Тайком. Чтобы помешать вашему браку с Галой. А вы об этом узнали. И отомстили ему.
– Она бы за меня не вышла. Она хотела уехать отсюда. А Савва никого не нанимал и ничего не подстраивал. Он меня любил, девочка моя любознательная и скорая на выводы.
Кате словно в лицо водой плеснули из стакана этой самой «девочкой моей любознательной». Однако она стерпела. Ради дела.
– Здесь, в доме, отравитель, Иван Аркадьевич. И я уверена, что вы с вашим опытом прикидываете и так и этак – кто это такой, кто им может быть. Если это, конечно, не вы сами.
– Я повторяю – считайте как вам угодно. Мне все равно.
– Вам не все равно, – Катя уже злилась. – Вам не все равно, нет! Вам хочется, чтобы вас считали героем. Все! Потому что вы такой… герой по жизни. Что этот ваш вызов на дуэль и доказал лишний раз. Вы желаете выглядеть исключением из правил, без страха и упрека. Дуэлянтом века минувшего. Человеком чести. Всегда этого хотели. Но особенно жаждете сейчас, когда в любви, наконец, повезло. Вся эта ваша бесстрастность и невозмутимость – фикция.
– Чего вы добиваетесь?
– Союзнических отношений. Помощи вашей. Хочу, чтобы вы сказали нам, кого вы сами подозреваете. Потому что вы именно тот, кто может нам максимально эффективно помочь.
Дроздов усмехнулся и хотел что-то ответить. Но его перебили.
– О чем вы здесь спорите? У меня и так голова раскалывается.
Катя, Клавдий и Дроздов обернулись к двери.
Глава 34
«Один выходит, вослед за ним и два других…»
9 февраля 1861 г. 9 часов вечера
Гостиница-трактир Ионы Крауха
Клавдий Мамонтов и Пушкин-младший выпили по стакану вина, согрелись. Скинули промокшую, пропотевшую одежду. Мамонтов кликнул гостиничного слугу и приказал принести два ведра горячей воды. Вода появилась, а с ней фаянсовый таз и кувшин. Они начали мыться и бриться. Стоя пред зеркалом, намылили лица. Александр Пушкин-младший, подправляя свои щегольские усы, подмигнул своему отражению.
– Знаешь, когда я только женился, – сказал он, – выхлопотал в полку двухмесячный отпуск. И была у меня странная жизнь в Петербурге, Клавдий, похожая на сон. Встаешь с постели в третьем часу дня – потому что с бала вернулись поздно, а ночью жена молодая, сам понимаешь. Пока раскачаешься – кофию выпьешь, с женой поговоришь… Пока то-се, завтрак несут или обед – сам черт не разберет. А за окнами уже смеркается. Зима, как сейчас. Сидишь очумелый в шлафроке. А затем на ночь начинаешь бриться – вот как мы сейчас с тобой. Потому что снова на бал – жена обожает танцы. Или в оперу – кастратов итальянских слушать. Сначала, казалось, умом тронусь от таких парадизов – это после нашей-то полковой муштры. А потом привык. И даже понравилась мне праздность. И в полк я возвращался с неохотой, отвыкал от такой жизни с трудом.
– Офицеры в полку в карты по ночам режутся, – заметил Клавдий Мамонтов.
– Я не картежник, меня эта батюшкина страсть миновала. Я музыку люблю. Помнишь тот музыкальный вечер, с которого все и началось?
Клавдий Мамонтов, скребя подбородок опасной бритвой, кивнул. Шуберт… трио… Они играли его втроем – да как играли! И вот двое из игравших мертвы. А третья… Аликс под надзором в доме священника. Трио…
– Саша, я подумал сейчас – поручик Дроздовский под арестом, его возможный мотив нам ясен. Аликс… она здесь, и ее мотив ясен тоже. Но… может, мы с тобой что-то проглядели?
– Что? – спросил Пушкин-младший, ополоснув лицо.
– Может, есть кто-то еще во всей этой истории? Кто-то третий, кого мы до сих пор не видели? Вообще, что мы видели, что знаем? Что след кровавый на подоконнике мужского сапога. Что должна быть сабля, которой их убили, и мы ее не нашли. Следы к оврагу и кровь на снегу. Шкатулка с драгоценностями, что пропала и опять-таки не найдена. Украдена? И еще – криков никто не слышал, потому что убийца подгадал под фейерверк. И брошенные в сугробе тулуп и золотая маска.
