Катя внутренне собралась. После вчерашней истории, разыгравшейся здесь, в гостиной с панорамными окнами, с Меланьей ей хотелось общаться меньше всего. Но работа есть работа.
Она искала на лице Меланьи следы ночной бури, слез. Да, ее темные глаза припухли, но в остальном лицо излучало безмятежность, хотя выглядело усталым. Может быть, излишне яркий макияж для дома. Губы как спелые вишни. И волосы – черные, кудрявые, рассыпались по плечам в нарочитом и хорошо продуманном беспорядке.
– О чем спор? – Меланья села на диван рядом с Катей.
– Просто не сошлись во мнениях, – ответил ей Дроздов.
– Какие новости у страхового фонда? – Меланья повернулась к Кате. – Какова утренняя сводка? Какой план действий?
– Полиция что-то нашла, – ответила Катя как можно нейтральнее. – Наш источник пока молчит. Но что-то точно есть. И очень важное.
– Все должны четко выполнять свои служебные обязанности. И полиция, и вы, – Меланья помолчала. – Надеюсь, вы не восприняли вчера всерьез все то, что мой муж наговорил. Это его обычные выходки, когда он пьет. Он становится неуправляем. Я сама приношу вам извинения за вчерашнее. Не принимайте близко к сердцу.
– Хорошо, – Катя не могла понять – издевается ли над ней Меланья или говорит, что думает.
– И раньше такое случалось. И в Англии, и в Италии, – Меланья протянула руку к кофейнику. – С англичанками, с итальянками… Много шума из ничего. А потом все таяло как снег весной. Когда он трезвый, он сам сожалеет о том, что наделал и наболтал. Алкоголизм – тяжкий крест, дорогая моя. И для него самого тоже. А уж для меня и подавно. За семь лет, пока мы в браке, – две наркологические клиники плюс полтора месяца в знаменитом израильском рехабе «Феникс» на реабилитации. А после рехаба он сразу сорвался – это когда его отца выгнали с работы. Когда Савва Стальевич и его окружение чуть ли не тайком сбежали из Барвихи, – Меланья взяла кофейник и налила себе в чашку.
Аромат горячего шоколада.
– Вам молока добавить соевого или обычного? – Меланья налила во вторую чашку шоколад для Кати. – Некоторые не пьют шоколад с молоком, а я себе разбавляю всегда.
– Нет, спасибо, мне без молока.
Катя поняла, что и здесь прежний ритуал угощений в действии – как и раньше, надо принять то, чем угощают в доме, где жил отравленный. Иначе контакта не получится. А ей хотелось услышать как можно больше про Макара из уст его жены.
– Иван Аркадьевич, будете с нами горячий шоколад? – Меланья обернулась к Дроздову, сидевшему в кресле. – Ах да, я забыла, вы сладкого не употребляете. А вы, молодой человек? – она повернулась к Мамонтову, который тоже присутствовал в гостиной, ни во что не вмешиваясь.
– Нет, спасибо, я тоже не любитель сладкого, – ответил он.
– У вас один зеленый чай улун на уме, наверное, как это сейчас модно, – Меланья долила себе и Кате по полной чашке.
Изящный костяной фарфор, белый как снег.
– Так вот про рехаб и про срыв… У меня двое детей. А могло быть трое, – Меланья глянула на Катю долгим взглядом. – Наш средний ребенок родился мертвым. Мальчик. Мертворожденный. А у старшей девочки задержки в развитии. Поэтому она до сих пор не в школе, а на домашнем обучении. Это все из-за алкоголизма Макара. Они были зачаты, когда он напивался. Я от Саввы Стальевича скрывала все это как могла. Но скрывать было все тяжелее и тяжелее. Потребовалось немало мужества, для того чтобы решиться на третью беременность при таких обстоятельствах. Но я рискнула. И девочка наша младшая родилась здоровой. К счастью.
Катя молчала.
Меланья взяла чашку и отпила шоколада. Катя видела, как она глотает его – горячий и ароматный: по ее гладкой красивой шее в районе горла словно клубочек прокатился. Надо же – постаралась запить горечь признаний…
– Муж вам рассказал, наверное, о своем последнем разговоре с отцом. Мне он об этом сказал сразу, в тот самый вечер. Это ведь я заставила его приехать сюда. Повидаться с отцом. Он не хотел приезжать. Несмотря на то что мы в Англии живем сейчас довольно замкнуто из-за известных вам обстоятельств, он не хотел возвращаться даже на короткое время. Это я желала. И я настояла на нашем приезде. Я там скучаю. Правда, правда… Что это такое? Для меня самой загадка. Ностальгия? Или чувство оторванности, ощущение, что мы там все равно на чужбине? Мы все же эмигранты, как бы мы ни хотели влиться в то общество, в тот менталитет, мы все равно эмигранты. Как и те, белые, господа дворяне, которые все потеряли здесь когда-то… Ну, конечно, мы совсем другие. И мир стал маленьким и тесным. Но взгляните на наших за границей – кучкуются в основном в своей тусовке. Знакомых из местных почти нет. В «Фейсбуке» все разговоры только о России, ругань, политика… Словно и не уезжали отсюда. Все интересы здесь, все привязанности.
– Вот и вернулась бы домой, – внезапно подал голос из своего кресла «честерфилд» юродивый бывший губернатор. Он при появлении Барыни мигом очнулся от своей дремы и смотрел на Меланью во все глаза.
– А я и вернулась, Эдик, как видишь, – ответила ему Меланья. – И мужа привезла. Пусть и на какое-то время. Но мы здесь. Дома. Хотя все и сложилось так печально, неожиданно, трагически. Но мы все же дома. Странное чувство… У вас не бывало так, что вам вдруг кажется, что все это уже происходило с вами?
– Что именно происходило? – вежливо спросила Катя.
– Ну, не знаю… такое чувство – общности. Чувство пережитого, уже виденного однажды. Чувство сопричастности. Я здесь, в Бронницах, никогда прежде не бывала. А когда мы приехали в городок… Словно мне все это знакомо. Хотя наши провинциальные города все на одно лицо. В Англии я такого не испытала ни разу. А здесь – пожалуйста. Вы не верите в то, что мы, возможно, проживаем несколько жизней в течение того срока, который нам отпущен?
– Тебе одной жизни, что ли, мало? – спросил юродивый Тутуев.
– Эдик, тише, не базарь. Я о том, что мы… мы, может, и правда проживаем несколько жизней. И наши судьбы порой сходны, порой различны. Но сопричастны. Словно мы уже были здесь когда-то: жили, совершали поступки, любили, страдали, умирали… А потом все начиналось снова. И эти наши прошлые жизни в чем-то соприкасаются с днем сегодняшним, а в чем-то совершенно другие. Дело не в наших генах, нет. Не в родственной генеалогии. В чем-то ином. Сокровенном. Тайном. Порой мы ощущаем легкое… легчайшее прикосновение… дуновение… Наше прошлое, наши корни… Они здесь. Не так-то просто разорвать связь с нашим бедным Отечеством, даже желая его навсегда покинуть. Потому что это где-то в самой глубине. На дне души. Описать словами это невозможно. Но это есть. Интимная, очень личная, чисто индивидуальная связь. Вас никогда не посещало подобное чувство?
– Нет, никогда, – ответила Катя и взяла чашку с блюдца. Горячий шоколад уже достаточно остыл.
– А тебя, Иван Аркадьевич?
– Нет, – ответил Дроздов.
– Значит, я одна такая, мозги набекрень, – Меланья усмехнулась.
