– Я никуда не поеду, – сказала Меланья.
– А я вас силой повезу. В Москву! Вы выпили отравленный шоколад, как утверждает свидетель, который это видел. Я знаю, чего вы добиваетесь. Но я вам этого не позволю.
– А если я хочу? – прищурилась Меланья. – Если я хочу умереть?
– Я вам не дам, – покачал головой Скворцов. – Вставайте. Не пойдете сами, я вас силой в больницу доставлю. Заверну в одеяло сейчас… на руках понесу.
– У вас только одна рука здоровая, – Меланья наклонила голову, разглядывая его. – А что вы так озаботились спасением моей жалкой жизни? Жизни отравительницы и убийцы?
– У меня дело уголовное. Я его до суда хочу довести в надлежащем виде с живой обвиняемой.
– Аааа, понятно.
– У вас будет ребенок, Меланья! – Майор Скворцов заорал дежурному: – Узнал насчет токсикологии?
– Не надо ничего узнавать, – остановила его Меланья. – Никуда не надо звонить, майор. Успокойтесь. Со мной ничего не случится.
– Я вам не верю, – Скворцов шагнул к ней и схватил за руку, с силой поднимая с тюремной койки.
Меланья послушно встала. Майор держал ее за руку. Потом отпустил.
– Говорю вам, со мной ничего не будет. Я не умру.
– Вы приняли антидот?
– Антидот? – Меланья нахмурила темные брови. – Разве от яда бледной поганки есть антидот? Нет… все было проще. Я просто не пила никакого шоколада.
– Но она… свидетельница видела это своими глазами! Вы его проглотили!
– Для этого и были нужны свидетели, помните, что я вам говорила? – Меланья усмехнулась. – Я взяла чашку, сделала вид, что пью из нее, но не выпила ни капли. А проглотила леденец.
– Леденец?!
– Я держала его за щекой, – усмехнулась Меланья. – А что вы так побледнели, майор? Да, леденец… Я хоть как-то пыталась подстраховаться, соломки подстелить даже в пароксизме страсти и гнева… Чтобы свидетели потом на суде показали – она тоже пила шоколад. Если меня поймают за руку и я буду все-все отрицать. Да – что не я положила туда яд. Что я тоже невинная жертва, которая только по счастливой случайности не пострадала.
Майор Скворцов прислонился к стене.
– Что вы наделали, Меланья Андреевна? – спросил он. – Всю свою жизнь под откос… красоту… молодость… Стоило ли это?
– Стоило, – Меланья закрыла глаза и медленно открыла их. – Не дай бог, сами когда-нибудь окажетесь в такой ситуации, как я… Вы женаты?
– Свободен… то есть разведен.
– А там у вас пуля? – спросила вдруг Меланья, указывая на его перевязь и гипс.
– Перелом. Спортивная травма.
Подошедший дежурный по ИВС, встревоженный всем этим внезапным непонятным переполохом, с удивлением взирал на их лица – так ли говорят начальники отдела полиции с пойманной с поличным убийцей?!
– Я вам благодарна за ваше горячее стремление спасти мне жизнь, – с теплотой в голосе сказала Меланья.
– Меланья Андреевна…
– Я подумала над вашими словами. Насчет помощи в розысках настоящего отравителя. Попробуйте потянуть знаете за какой конец?
– За какой? – хрипло спросил майор Скворцов и снял свои очки, столь похожие на пенсне.
– Может быть, вы уже в курсе от ваших источников в нашем доме, что у моего свекра был личный юрист, поверенный в его делах – некто Гурский. И свекор ему звонил накануне. Я хотела узнать, в чем там дело. Зачем ему Гурский понадобился так срочно. Свекор приглашал его на день рождения моего мужа, – Меланья секунду помолчала, – но Гурский не смог приехать тогда. Наверное, вам все это уже известно. Однако вы не знаете главного. Я с самим Гурским по этому поводу не связывалась. Он бы мне ничего не сказал про Савву. Мои поверенные из Лондона нашли человека в его офисе и за плату… за деньги он сообщил, что Савва хотел сделать какой-то важный подарок моему мужу. И для этого он решил встретиться со своим поверенным в делах.
– Подарок Макару?
– Да. Что за подарок, я не сумела узнать. Так узнайте вы.
– А он нам скажет, этот ваш юрист? Раз он даже от вас втайне…
– Макар теперь главный в доме и в делах. А Гурский не привык разбрасываться богатой клиентурой. Он захочет продолжить сотрудничество. Так что… Макару он скажет все, ради того, чтобы тот и дальше держал его здесь, в России, в роли своего поверенного.
– Хорошо, спасибо. Принял ваш совет к сведению. Вам нужно что-нибудь?
– От вас? Нет.
– Я имел в виду… из дома. Вещи? Может быть, какие-то лекарства? Что необходимо во время беременности? – аккуратно спросил Скворцов.
– Я вам потом скажу, – Меланья пристально посмотрела на него. – Вы ведь не раз еще станете меня допрашивать, правда?
Глава 40
«Как мысли черные к тебе придут, откупори шампанского бутылку…»
9 февраля 1861 г. 11 часов вечера
Гостиница-трактир Ионы Крауха
…Иль перережь соперников своих…
Клавдий Мамонтов переиначил про себя стих из «Маленьких трагедий», слушая, как Александр Пушкин-младший беседует с армейским майором, которого они выдернули с позднего ужина, как только вернулись от корнета Хитрово.
– Как выглядел тот корнет? – допытывался Пушкин-младший. – Какой он из себя?
– Молодой. Тощенький и с таким гонором! На меня словно на насекомое какое глянул. Монокль в глазу на шнурочке.
– Монокль?
– И помадой от него несло – волосы напомажены. Такой франт… усишки торчком… фендрик столичный.
– А лицо у него какое было, глаза, нос?
– Лицо… тоже молодое. Глаза… да не рассмотрел я, это же был офицерский ужин, и мы, сами понимаете, того-с… Я-то потом удалился, а господа офицеры еще остались пить.
– Кого из офицеров можно расспросить, кто может описать этого корнета?
– Думаю, никто. Выпимши ведь все… до сих пор с похмелья, орлы. Я с ним сам говорил минуты три, не больше, и он сразу насчет шампанского трактирщику распорядился.
– А вы видели, как он подъехал или подошел к трактиру?
– Нет. Я увидел его уже в зале у двери, попросил подойти ко мне, потому что…
– Как он вам представился?
– Фамилию свою назвал… забыл я. Гусарский корнет такой-то.
– Точно гусарский? Не путаете?
– На нем был мундир Ингерманландского гусарского полка. Они заметные.
«Ингерманландского полка… – подумал Клавдий Мамонтов. – Как эти вояки все запоминают? Язык ведь сломаешь, выговаривая…»
– В Балаклавской битве полк отличился, – Пушкин-младший кивнул. – Что он вам говорил?
