В бане у него были немного другие возможности. Там можно было пошалить. Сейчас же…
– Я не могу рассмотреть… – голос Ники стал совсем тихим. Прежде чем продолжить, она облизнула губы, и вид её розового язычка, скользящего по губам, оказался для Егора тем ещё испытанием. В голове взорвался огненный шар и вырисовал картинку, как этот язычок облизывает головку его члена: – … есть ли у тебя царапины за штанам?
Ок. Замечательно. Здорово. Превосходно.
Значит, снимаем штаны.
Даже в армии Беркут не раздевался так быстро.
Штаны последовали за футболкой.
Егор выпрямился, уже основательно заведясь. Ему понравилась игра Ники. Да-да, именно игра. Девушка не могла открыто сдастся ему. Просто сказать: «Егор, возьми меня». Что-то ей мешало. Возможно, он даже догадывался, что. То чувство, которое позволило ей сохранить девственность после двадцати. Сохранить для него.
Он видел в её глазах смущение и зарождающуюся страсть. Он замечал, как она постоянно тянется тонкими музыкальными пальчиками к его коже. Одна часть её женского существа желает дотронуться, прикоснуться, попробовать. Вторая упрямо настаивает на принципах, когда-то ею же созданных.
Егор уважал принципиальных людей. Оттого второй раз за сутки стоял перед Вероникой в одних плавках, стоял с болезненным стояком.
Ника молча рассматривала его. Не стесняясь. Не таясь. Словно видела впервые.
– Шрам, – с легким придыханием сказала она, проведя по животу. – И тут ещё один. И вот тут… У тебя много шрамов, Егор.
– Шрамы украшают мужчину, – усмехнулся мужчина.
– Откуда они?
– Я бывший военный. Служил в спецвойсках.
– Срочник? Или офицер?
– Офицер.
– Благородно, – она дотронулась ещё до одного шрама, что располагался под правой грудью. – Теперь я частично могу предположить, почему ты занялся охранной деятельностью.
Егор не стал говорить, что в его сферу занятости входит не только охранная деятельность. Сейчас точно ни к чему. Может быть, как-нибудь потом.
Если бы он не был крайне возбужден и мог думать о чем-то ещё, то его точно сильно поразила бы мысль, что он собирался что-то рассказывать девушке. В свою жизнь он давно никого не пускал. Особенно женщин. Есть интернет, есть общая информация о нем – вот и всё, что должна знать та, с которой он собрался провести вечер.
– Хочу посмотреть твою спину.
Тихий голос Ники пробирал его насквозь, тайком забирался под кожу, проникал в бурлящую кровь. Ему стоило титанических усилий стоять вот так – руки вдоль тела и позволять Нике осматривать себя. Играть с ним. Его руки сжались в кулаки.
Ника зашла за спину и снова нашла старые шрамы. И свежие царапины, по поводу которых, кстати, ничего не сказала.
Она стояла за его спиной близко, так близко, что он чувствовал её горячее дыхание на своей коже.
А потом она подошла совсем близко. Нет, не обняла его за талию, как он мог предположить, не положила руки на плечи.
Она прижалась всем телом к его спине и тихо прошептала ему на ухо, встав на цыпочки:
– Сделай то, что ты так давно хочешь… Беркут. Сделай меня своей женщиной.
Уже позже он будет думать, что именно её слова стали для него роковыми. Она не сказала, как все: «Возьми меня».
Она сказала: «Сделай меня своей женщиной».
Чуть позже он осознает весь смысл этого выражения…
А пока…
Пока он получил добро на снятие им же наложенного вето.
Он откинул голову назад, так, чтобы затылком соприкоснуться с головой Ники.
Ему надо всего несколько секунд… Всего чуть-чуть…
Волна дикой похоти кружила в паху, подавая во все тело. Егор не помнил, чтобы вообще кого-то так остро хотел. Именно остро. До боли в яичках.
Выдохнув, чтобы не сорваться, тотчас не опрокинуть Нику на пол и прямо на паркете не взять её одним резким, сносящим крышу движением, Беркут медленно обернулся.
– Сделаю. Только я хочу, чтобы ты запомнила свои слова. И то, что ты их произнесла сама, – в ту секунду он так же не понимал глубину произносимых уже им самим слов.
Ника смущенно зарделась.
– Я запомню.
Беркут снова подхватил Нику, чтобы уже донести её – наконец-то! – до кровати, где осторожно положил. И сразу же вытянулся рядом. Ему необходимо было прикасаться к своей златовласке. Чувствовать, что она не видение, не утренний туман. Что она реальная и находится фактически под ним.
О, да, теперь он ещё больше полюбил женские платья! Прикоснувшись к колену Ники, его рука тотчас жадно двинулась выше, чтобы остановиться в районе трусиков.
Вероника лежала, тяжело дыша и не отводя от него чуть испуганного взгляда. Если бы он не знал про ее девственность, то непременно смутился бы, увидев её испуг. Беркут никогда не был насильником. Как и любому нормальному мужику, ему важно было знать, что всё взаимно. Правда, взаимность тоже бывала разная – в основном, она в последние годы подразумевала товарно-денежную зависимость, что в принципе его вполне устраивало.
С Никой всё иначе.
Эта мысль впилась в его разум.
Откинув прочь на данный момент ненужные мысли, он полностью сосредоточился на девушке. На её теле, что готово было раскрыться для него.
Девственница.
Его девочка.
Он осторожно, сдерживая себя из последних сил, чувствуя, как кровь закипает, как поднимается градус желания, проник за край трусиков и дотронулся до мягкой плоти.
Влажной.
Вот, что окончательно добило Егора в хорошем смысле этого слова.
Он не ожидал… нет, надеялся… думал…
Дыхание сперло в груди. Вот тебе и взрослый мужчина, в чьей постели побывали сотни красоток.
Снесло крышу от понимания того, что вот эта конкретная девочка возбудилась.
Егор старался действовать предельно осторожно. А как хотелось иного! Сорвать трусики и сразу скользнуть пальцами внутрь жаркого лона, подготавливая и растягивая его для себя.
– Раздень меня.
Нет, эта девочка его решила сегодня окончательно свести с ума. Или он уже сходит с ума?
По ней…
Егор приподнялся на локте и посмотрел в лицо Ники. С пылающими щеками девушка лежала на подушках, вытянув руки вдоль тела. В глазах уже появилась томная поволока, а губы чуть приоткрылись и сделались влажными от того, что она постоянно по ним проводила язычком.
– Как скажешь, златовласка.
Её домашнее платье и белье последовали на пол.
Егор, раздевая Нику, старался не смотреть на её тело.
