Ничего такого он от нее не требовал. Но после нашей с ней демократии и либерализма ей стало казаться, что она попала в концлагерь.
Мне было жаль ее, но я понимала, что Олег прав – девица наша была разболтанной и до крайности ленивой.
Да, он был прав. Но начал он рьяно, слишком рьяно. И в чем-то Катька была права. Орала она ему совсем непотребное:
– Ты мне никто, чужой дядя!
В общем, обычная история. Ничего нового, но это влияло и на наши отношения. Но при этом он Катьке ни в чем не отказывал – ни в тряпках, ни в развлечениях, ни в летних отпусках на морях.
Зарабатывал он тогда очень хорошо. Мы наконец могли себе многое позволить. Стали ездить за границу, не только в Турцию или Египет, но и в Париж, в Мадрид, в Прагу. И ни разу – ни разу! – твой отец не предложил оставить Катьку и поехать вдвоем.
Но деньги эти доставались непросто. Когда он был в отъездах, я теряла покой. Вернется – не вернется, наедут или нет. Всякое бывало. Некогда спокойное, как стоячее болото, государство в один миг превратилось в огромную банду.
В общем, я сходила с ума, когда он был в отъезде, с Катькой скандалы слегка поутихли, но на окончательное «нет» еще не сошли.
Мы привыкали друг к другу, свыкались, смирялись с особенностями и с недостатками друг друга, пытались разобраться в конфликтах, которые неизбежны в каждой, даже самой счастливой, семье.
И все у нас было неплохо.
Но до поры. Неожиданно объявилась его бывшая. Нет, алименты он, безусловно, посылал, не брал справку о минимальных доходах, как это делали многие, чтобы платить ребенку копейки. Посылал от неплохих заработков, не кроил и не экономил. И я за это его уважала. Никогда – никогда! – не сказала ему «слишком много» или «ты в этом месяце уже отсылал», «с ребенком видеться тебе запрещают, а аппетиты растут». Я молчала – видела, как он страдает, как скучает по девочке.
Однажды не выдержала и таки брякнула:
– Поставь ей условие – или свидание с Олей, или она твоих денег не увидит.
Странно, но твой отец согласился. Написал резкое письмо, и мадам, надо сказать, испугалась. Но тут же выкрутилась, отомстила – приближались летние каникулы, и она объявила, что отправляет дочку к отцу. Уточню – на все лето.
Как я ругала себя за этот совет! Я же не святая Матрона, я обычная женщина. Я все готова понять, но взять на лето чужого незнакомого ребенка? Развлекать его, заниматься с ним?
Но делать нечего. Я видела, как обрадовался твой отец. Просто расцвел. И, конечно же, я согласилась.
Но была еще вредная Катька. Как она воспримет свою ровесницу, незнакомую девочку? К тому же Катька ревнива. Помнишь, как она ревновала к тебе, родному младшему брату?
В общем, девочка прилетела. Мы встречали ее в аэропорту. Олег страшно волновался: как примет его дочь? Как она примет меня, незнакомую тетю? Как у них сложится с Катькой?
Я увидела девочку, и сердце мое рухнуло в пятки.
Все было написано на ее хитром, лисьем личике. Она была готова! В смысле, хорошо подготовлена. Меня она смерила оценивающим, внимательным и презрительным взглядом. И усмехнулась совсем не по-детски. И я, представь, смешалась под ее взглядом. Взглядом десятилетней соплюшки. И поняла, что меня ждет. Что ждет всех нас.
Бледному от волнения отцу Оля бросила небрежное «привет». Из вещей у нее была небольшая сумка. Я удивилась – отправить ребенка на три месяца и без одежды? Наивная. В тот же вечер нам было сказано, что «мама велела купить все на месте».
Неплохой ход, да? Я видела, как нахмурился твой отец, – а он ведь все знал про свою бывшую жену. Все знал, но тоже, кажется, обалдел.
Приготовленная еда Оле не нравилась: «Рыбу ненавижу! Оладьи терпеть не могу, только блины, да и то с красной икрой, а не со сметаной». Господи, это у них на Дальнем Востоке икра – обычная еда. А у нас, между прочим, все еще деликатес.
Что делать? Купили икры. Я ничего не говорила мужу, ни слова. Молча выполняла все ее требования. Тряслась от раздражения, даже от злости, но молчала. Видела, как закипает Олег. Как бесится Катька. Как эта малявка относится ко мне как к прислуге.
В магазинах, куда мы повели ее одевать, Оля морщила лобик и выбирала самое дорогое. Да, да, смотрела на ценник и хватала, прямо рвала вещи с вешалки.
Я поражалась – откуда у ребенка такая хитрость, такая волчья хватка и такой неприкрытый цинизм. Олег, конечно, все понимал. Скрипел зубами и еле держался. Так прошел месяц. Я падала с ног от усталости – возила девиц по музеям и выставкам, ходила с ними в кафе-мороженое и кинотеатры.
Олег уезжал в командировки, и тут же звонила его мадам.
Я брала трубку, но она не здоровалась:
– Ольгу позовите!
Представляешь, какое хамство?
Правда, однажды я не выдержала и не сдержалась, выдала ей, высказалась:
– Вас не учили здороваться?
Она бросила трубку.
Вернулся Олег, и я ему рассказала. Видела, как он разозлился, но промолчал. А на следующий день выдал, орал на нее так, что девчонки спрятались в комнате.
Выходит, никакой он не подкаблучник и не боится этой заразы. Просто боялся, что эта стерва навсегда разлучит его с дочкой. Ежедневные звонки прекратились, да и Оля притихла.
С Катькой, кстати, они постоянно ссорились. Обе хороши.
В июле, одурев от города, мы поселились на даче у дальней родни Олега. Дачка была хлюпенькой, насквозь продувной, щелястой и очень холодной. Я постоянно топила печку. В то лето было холодно и лили дожди. Девчонки капризничали, хлюпали сопливыми носами и бесконечно канючили. Я их понимала, на даче в такую погоду?
И мы решили поехать на море – конечно же, с Олей! Купили горящие путевки в Сочи и стали собирать вещи. Улетали мы через неделю.
Однажды среди ночи муж обнял меня:
– Думаешь, я не понимаю, что Ольга вылитая мамаша? Все понимаю. Тебе, Света, низкий поклон за терпение и большое спасибо. Но все, довольно. Ольгу я отправляю домой, ты поедешь отдыхать с Катей и там, надеюсь, придешь в себя! И еще раз меня извини!
Я не согласилась. Мне стало жалко эту засранку. В конце концов, она же ребенок и просто орудие в руках злобной матери. И еще – она дочь Олега.
Я твердо ответила, что беру Олю с собой. Это была моя большая ошибка. Одна из многих.
Ольга без спросу сбегала из дома, убегала на пляж, питалась покупными пирожками и мороженым, воровала у меня деньги. Я бегала по улицам и по пляжу в поисках этой малявки.
Тряслась от страха и злости. Похудела так, что просвечивала. Какой уж тут «придешь в себя»!
Я подыхала от страха за чужого ребенка, я ненавидела этого ребенка, и я боялась звонить мужу. Как это так – я, какой-никакой педагог, и не справилась с этой соплячкой?
