Как известно, большинство чехов к большевистскому перевороту относились негативно. Национальный совет (организация имени главы чехословацкого национального движения, будущего первого президента независимой Чехословакии Томаша Масарика) и руководство Чехословацкого корпуса были настроены демократично. Если они кому и симпатизировали, то скорее эсерам, но никак не русской контрреволюции. И они совершенно не желали вмешиваться в то, что происходило в России. После Брестского мира они почувствовали себя здесь лишними.
Чехословацкий корпус состоял из чешских патриотов, которые, попав или сдавшись в русский плен, дезертировав из австро-венгерской армии, добровольно вступили в Русскую армию, чтобы бороться за независимость своей родины от австрийского господства. После того как правительство Ленина заключило сепаратный мир с немцами и Австро-Венгрией, а старая Русская армия развалилась, смысла в пребывании чехов на российской территории больше не было.
Большинство из них стремились продолжать участие в войне с Германией и Австро-Венгрией. Однако в результате сражаться пришлось не с ними. Для правительства Ленина они были лишними. Единственным выходом было отправить их через Транссибирскую магистраль во Владивосток, а потом в Европу, где они готовились влиться в ряды союзных армий, прежде всего французской (в этот период чехи формально перешли под ее командование), и возобновить участие в войне.
Когда чешские эшелоны растянулись по Транссибирской магистрали от Пензы до Иркутска, последовал печально известный приказ Троцкого, спровоцировавший восстание как меру самозащиты. Мятеж послужил сигналом для целого ряда подпольных офицерских организаций Сибири и Поволжья.
По многочисленным свидетельствам участников антисоветского подполья в Сибири и восточных регионах, бунт Чехословацкого корпуса ускорил выступления этих структур, хотя они планировались на несколько более поздний срок. Ряд деятелей в своих мемуарах, в том числе бывший министр колчаковского правительства Г. К. Гинс, отмечали, что восстание чехов сослужило не очень хорошую службу белым, поскольку на тот момент большая часть населения Сибири еще не ощутила на себе всей тяжести пресса большевистской власти. Политика продразверстки только-только начиналась, к тому же большевики действовали пока не вполне уверенно.
Многие отмечали, что в разгар Гражданской войны на Востоке в 1919 году наиболее антисоветски настроенными были части, сформированные из волжан и уральцев, поскольку они уже столкнулись с проявлениями большевистской диктатуры, в то время как основная масса населения Сибири почувствовать их почти не успела. Именно поэтому в сибирских частях началось разложение и даже наблюдались пробольшевистские настроения.
По старой советской периодизации, Гражданская война началась с мятежа белочехов. На первых ее этапах они сыграли роль фитиля, поднесенного к бочке с порохом. Однако роль Чехословацкого корпуса кардинально меняется уже с ноября 1918 года. И на это повлияли два обстоятельства. Во-первых, главным фактором стала капитуляция Германии и ее союзников в Первой мировой войне. Чехи воевали только ради того, чтобы обеспечить себе возвращение и восстановить Восточный фронт. И вдруг получается, что остается одна цель – вернуться домой. Независимость Чехословакии была получена в результате распада Австро-Венгерской империи. И второй момент – приход к власти в результате переворота тогда же, в ноябре 1918 года, А. В. Колчака, который сверг демократическую про-эсеровскую Директорию и установил классическую белогвардейскую военную диктатуру.
Чехословацкий национальный совет сразу же заявил протест, но под давлением союзных эмиссаров Антанты чехи в дальнейшем пояснили, что будут сохранять нейтралитет и во внутренние дела русских вмешиваться не станут. Отношение к адмиралу Колчаку у них было предвзятое и негативное. Вскоре чехи заявили о том, что уходят с фронта, и сделали это в организованном порядке. Единственное, на что их удалось уговорить, – нести в тылу охрану Транссибирской магистрали на участке от Омска до Иркутска.
Впоследствии чехи сыграли роковую роль в истории Белого движения. Осенью 1919 года, после краха Восточного фронта и начала массового отступления колчаковских армий, охраняя железную дорогу, они воспользовались своим положением и захватили все эшелоны, чтобы решить свою задачу – в первую очередь эвакуироваться самим.
Может возникнуть вопрос: что мешало им сделать это в 1918-м? Ведь они покинули арену боевых действий, их страна получила независимость, воевать им было уже не за что. Однако для чехословацких частей, находившихся на фронте, требовалось значительное количество транспорта и пароходов, предоставить которые могли только союзники по Антанте. Политика же последних после окончания Первой мировой войны стала еще более неопределенной. Первоначальная цель – интервенция – себя исчерпала. Союзное военное имущество в русских портах в руки немцев не попало. Война закончилась…
И вот здесь мы вновь наблюдаем парадокс. Казалось бы, по окончании войны, когда у союзников на Западном фронте руки оказались развязаны, они могли бы высвободить больше сил для вмешательства в дела России. Именно этого большевистское правительство опасалось в тот период. Как раз в начале 1919 года оно видело риск крупномасштабной интервенции, и поэтому на западном направлении были сосредоточены значительные силы Красной армии. Советское правительство готово было идти даже на крупные уступки.
В январе 1919 года британский премьер Ллойд Джордж и американский президент Вудро Вильсон выступили с инициативой мирных переговоров между советской властью и антисоветскими правительствами, которые предлагалось провести на Принцевых островах в Мраморном море при посредничестве держав Антанты. Большевики согласились с этим предложением. Более того, они выражали готовность признать царские долги и долги Временного правительства. Это говорит о том, что при крайних опасениях по поводу крупномасштабной интервенции советскому правительству требовалась передышка. Но белые отказались от переговоров. Судя по многочисленным отзывам белогвардейской прессы того времени, они восприняли это как попытку лидеров Антанты умыть руки, уйти от помощи, бросить их на произвол судьбы. Ни о каком мирном переговорном процессе они не помышляли. В приказе А. В. Колчака по армии от 26 января 1919 года даже была такая фраза:
«С убийцами и мошенниками, для которых ни закон, ни договор не писан, разговаривать не приходится».
Говоря о союзниках Белого движения, нелишним будет упомянуть, что о Гражданской войне снято великое множество фильмов – и в каждом показан представитель союзников в дорогом кителе, сидящий в ресторане, объясняющий, как и что надо делать, критикующий белогвардейских лидеров и мечтающий войти вместе с ними в Белокаменную. Изменить это восприятие очень сложно, даже несмотря на то что за последние 20 лет в России вышло огромное количество исторических исследований и переиздано немало воспоминаний участников Гражданской войны. Вместе с тем миф о союзниках оказался на удивление живуч. При этом из некоего собирательного образа исчез ряд знаковых штрихов. А ведь на основании факта предательства адмирала А. В. Колчака, которое закончилось его пленением и расстрелом, историй с эвакуацией Русской армии генерала П. Н. Врангеля в Галлиполи, Бизерту и на Лемнос, Французского корпуса из Одессы, союзников из Архангельска и Мурманска, в результате чего рухнул Северный фронт генерала Е. К. Миллера, можно сделать вывод о том, что у России нет друзей, кроме армии и флота, все остальное – временные интересы.
