Глава пятая
За стенками черепа
Предыдущие главы показали нам, что мозг принято изображать как нечто обособленное от тела. В глазах популярной (и даже не самой популярной) нейрофизиологии мозг превращается в абстрактную, сверхсложную сущность, загадочную машину, а не будничный орган из плоти и крови. И метафора мозга-компьютера по фон Нейману, и сенсационно раздутые представления о сложности мозга и в СМИ, и в научной литературе, и склонность помещать в черный ящик когнитивные процессы в ходе исследований сканирования мозга – все это выводит мозг за рамки нормальных биологических явлений. Такие тенденции – пример искусственного разграничения мозга и тела, которое мы условились называть научным дуализмом: это концепции физического мозга, позволяющие сохранить традиционные представления о природе человека, сознании и воле, но противоречащие реалистичной биологической картине.
Дуалистические точки зрения, которые мы до сих пор деконструировали, касались устройства мозга, его организации и движущей силы его механизмов. Однако многие из нас считают мозг чем-то исключительным не только потому, что он как-то особенно устроен, но и потому, что он особым образом взаимодействует с окружающим миром. «Мозг – центр управления телом» – все мы сталкивались с подобным утверждением. Из этого следует, что мозг – словно директор фирмы или капитан корабля. Он главный. «Ваш мозг – Бог», – провозгласил Тимоти Лири, пророк психоделической нейрофизиологии 60-х, который довел церебрократические представления до апофеоза
[228]. О мозге как командном центре говорили и другие авторы – пусть и более сдержанно, но не менее уверенно. «Все ментальные функции, от тривиальнейшего рефлекса до высочайших полетов творческой мысли, рождены в мозге», – говорит нейробиолог Эрик Кандел, нобелевский лауреат, перефразируя утверждение античного философа и врача Гиппократа, согласно которому когнитивные функции обеспечивает «мозг и ничто иное»
[229]. Фрэнсис Крик зашел еще дальше и выдвинул, по его же словам, «поразительную гипотезу», согласно которой «вы… не более чем поведение огромной совокупности нервных клеток и связанных с ними молекул»
[230]. Здесь Крик, в сущности, ставит знак равенства между мозгом и человеком, которого тот якобы контролирует, как Шекспир в своих пьесах иногда ставит знак равенства между герцогами и королями и их владениями. По сравнению с мозгом-гегемоном остальное тело словно бы пренебрежимо мало. Персонификация мозга наблюдается и в тех случаях, когда мы говорим: «Мозг отказывается это понимать» или «Мозг у меня сегодня спит». Иногда персонифицируются и отдельные части мозга, отделы или даже клетки. В статье в Wall Street Journal, рассказывающей о нейронных реакциях в мозге человека, говорится, что «один нейрон оживляется только при виде Рональда Рейгана, другой не может устоять перед актрисой Холли Берри, а третий верен Матери Терезе»
[231]. Здесь, конечно, использован литературный прием, однако, несомненно, прослеживается и склонность считать, будто клетки мозга делают то же самое, что и люди.
Антропоморфные описания мозга и его компонентов встречаются сегодня повсюду, однако некоторые философы считают, что они глубоко ошибочны. Философ Фридрих Ницше вложил в уста пророка Заратустры поучение: «За твоими мыслями и чувствами, брат мой, стоит более могущественный повелитель, неведомый мудрец, – он называется Само. В твоем теле он живет; он и есть твое тело»
[232]. Ницше отчаянно боролся с разграничением разума-тела, которое проводили его интеллектуальные предшественники. И хотя он исключает возможность, что «я» существует отдельно от тела, ему претит и мысль, что «я» заключено в какой-то особой части тела. Менее поэтическое, зато более точное выражение той же идеи мы читаем у Людвига Витгенштейна, культовой фигуры философии середины XX века: «… только о живых людях и о том, что их напоминает (ведет себя таким же образом), можно говорить: они ощущают, видят, слышат, они слепы, глухи, находятся в сознании или без сознания»
[233]. Философ Питер Хакер и нейрофизиолог Максвелл Беннет в своей книге «Философские основы нейрофизиологии» (2003) утверждают, что говорить, будто мозг или часть мозга думает, ощущает или ведет себя как живой человек, значит противоречить мысли Витгенштейна. По их мнению, применение психологических терминов для описания того, что делает мозг, вводит нас в заблуждение, поскольку мозг не может служить близким подобием целого человека, так что лексикон, персонифицирующий мозг, на самом деле лишь «мутантная форма» разграничения тела и разума, реликт, восходящий к тем временам, когда описания сознания не должны были опираться на нейрофизиологию. «Когда нейрофизиологи говорят, что мозг думает и рассуждает, что одно полушарие что-то знает и не сообщает другому, что мозг принимает решения до того, как сам человек об этом узнает, когда они говорят о вращении ментальных изображений в ментальном пространстве и так далее, – пишут Беннетт и Хакер, – ученые создают своего рода мистификацию и способствуют нейромифологии», которая не не позволяет получить осмысленные ответы на вопросы о том, как устроены мозг и разум
[234]. Такое резкое отторжение «разговоров о психологическом мозге» вызывает неоднозначную реакцию других ученых. Дэниел Деннет из Университета Тафтса готов признать, что персонификация мозга отчасти допустима и даже полезна, но протестует против тех случаев, когда она выходит за границы разумного. «Это мне больно, а не моему мозгу», – подчеркивает Деннет
[235]. Другие философы, интересующиеся вопросами сознания, в том числе Патрисия Черчленд и Дерек Парфит, придерживаются более полных версий: «Ты – это твой мозг», опираясь на свое понимание, что такое «быть тобой»
[236]. Например, Парфит связывает самоощущение личности с опытом проживания непрерывной истории жизни («психологической непрерывностью»), а это сильнейшим образом зависит от воспоминаний, которые, по нашему представлению, хранятся в мозге.
