Автоматические по сути поведенческие реакции вызываются и неэмоциональными социальными стимулами. Расхожий пример – заразная зевота, которая засвидетельствована и у людей, и у шимпанзе, хотя ее функции остаются неизвестными
[370]. Известен также феномен подсознательного вербального программирования: быстро произнесенное слово влияет на то, как слушатель ответит на последующие вопросы, даже если он не воспринял его на сознательном уровне
[371]. Скажем, если в потоке неразборчивого бормотания встретилось слово «корова», вы с большей вероятностью узнаете слово «корова», если произнести его более отчетливо
[372]. Вербальное программирование показывает, что наша реакция на человеческую речь, вероятно, точно так же рефлекторна, как и невольная реакция на менее осмысленные стимулы.
О важности социальных стимулов в нашей среде можно судить и по тому, к каким серьезным последствиям приводит их исчезновение. На сегодняшний день десятки тысяч американцев участвуют в извращенном эксперименте по оценке воздействия подобной социальной депривации: они приговорены к одиночному заключению
[373]. Осужденных на одиночное заключение содержат в камерах со спартанской обстановкой площадью не больше 7,5 квадратных метра, еду подают сквозь щель в двери, а выйти из камеры, чтобы размяться, можно самое большее на час в день. Человеческий контакт возможен только с тюремными охранниками, когда они приносят пищу или конвоируют заключенного во двор на прогулку. По данным правозащитной организации «Solitary Watch», заключенные из одиночных камер жалуются на целый ряд психологических расстройств, в том числе «обостренную чувствительность к внешним стимулам, галлюцинации, панические атаки, когнитивные нарушения, навязчивые мысли, паранойю и трудности с самоконтролем»
[374]. В интервью журналистке Шрути Равиндран один заключенный пожаловался на специфическую разновидность нервного срыва, который происходит при одиночном заключении. «В тюрьме каждый день кто-нибудь слетает с катушек и целые сутки не может угомониться. Кричат, визжат, говорят сами с собой… Часа в два-три ночи кто-нибудь как заведет: „А-а-а-а!“ – и только головой качаешь и говоришь: „Ну вот, еще один“»
[375]. Исследование ЭЭГ заключенных, проведенное в 1972 году, показало, что после длительного срока в одиночной камере у них в целом замедлялись мозговые ритмы
[376]. Кроме того, эти данные подтвердили на уровне ЭЭГ гиперчувствительность к внешним стимулам, наблюдаемую в поведении заключенных, поскольку показали, что мозг одиночных заключенных реагирует на вспышки света быстрее, чем мозг заключенных в общих камерах. Очевидно, мозг человека, оказавшегося в изоляции, – это другой биологический вид, нежели мозг в естественной среде, богатой социальными стимулами.
От мимолетных стимулов, влияющих на поведение отдельных людей, ведет скользкая дорожка к культурным факторам всемирного масштаба, затрагивающим целые народы. Социальные стимулы крупного масштаба касаются всего на свете – от войн, голода и массовой миграции до образования, Интернета и статистики разводов. Они расставляют декорации в театре, где все мы лишь актеры. Наверняка вам попадалась «народная мудрость», согласно которой рай там, где полицейские – англичане, любовники – французы, механики – немцы, повара – итальянцы, а все это организуют швейцарцы, а ад там, где полицейские – немцы, любовники – швейцарцы, механики – французы, повара – англичане и все это организуют итальянцы
[377]. Всякий, у кого много друзей-европейцев, возмутится, столкнувшись с такими шаблонами, но вероятность культурно обусловленных паттернов поведения весьма реальна. Например, как выяснилось, французы относятся к супружеским изменам значительно терпимее других национальных групп (по данным опроса исследовательского центра Пью, проведенного в 2013 году и охватившего 39 стран)
[378]. Крайне маловероятно, что из этого можно делать какие бы то ни было выводы о природе мозга французов: генетически граждане Франции даже ближе к сугубо моногамным швейцарцам, чем к остальным европейским народам
[379]. На самом деле культурные черты наподобие отношения к браку – это сложные социальные стимулы, влияющие на наш мозг через окружение, в котором мы живем.
Нейрофизиолог Майкл Газзанига утверждает, что «ответы на наши вопросы о взаимоотношениях мозга и разума», вероятно, содержит «пространство между мозгом разных людей, взаимодействующих друг с другом»
[380]. Наша мнимая независимость и свобода воли, а также прочие качества, которые мы стремимся связывать с деятельностью отдельного мозга, на самом деле, по мнению Газзаниги, порождаются в многослойных рассредоточенных взаимоотношениях, охватывающих многих людей. Вероятно, что-то подобное и хотел сказать Джон Донн своей знаменитой фразой «Нет человека, что был бы сам по себе, как остров»
[381]. «Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством», – гласят бессмертные слова Донна. Что ж, если сознание порождается социальным взаимодействием между мозгами, то изменение или смерть мозга любого из нас, несомненно, нанесет огромный урон общему опыту.
