Самое известное в мире воплощение нейроэссенциализма провело золотые годы, мирно покоясь в сосуде с формальдегидом, вдали от мирской суеты и цивилизации, в банке образцов мозга в столице Техаса Остине
[437]. Однако на заслуженный отдых этот экспонат ушел после бурного прошлого, которое навеки запечатлелось в его слоях серого и белого вещества, словно складки и пятна на старой газете. Прежде всего, знаменитый мозг был отнюдь не целым и невредимым. Вскоре после того, как этот орган изъяли из естественного вместилища, нож патологоанатома рассек его на филе, безжалостно выставив его внутренние структуры на всеобщее обозрение для аутопсии. Многие разрезы выявили грубые повреждения. Левые лобная и височная доли, участки за глазом и ухом, где некогда таились когнитивные и сенсорные способности, были жестоко изувечены. Мозговые ткани оказались нашпигованы осколками кости, которые вогнали туда раскаленные свинцовые пули, пробившие некогда несокрушимую броню черепа. А в другой части мозга, у розоватого пятна красного ядра, ткани пронзены другой пулей – злокачественной опухолью размером с орех, которая наверняка убила бы своего обладателя, если бы металлические снаряды не успели первыми
[438]. История этой опухоли и органа, где она находилась, ясно показывает, что нам и сегодня не удалось решить проблему равновесия между силами, действующими на личность извне и изнутри. Первоначальный владелец злополучного мозга, бывший моряк и опытный снайпер Чарльз Уитмен, совершил одно из самых страшных массовых убийств в истории Америки. Рано утром 1 августа 1966 года он зарезал мать и жену. Затем он принес небольшой арсенал огнестрельного оружия на самый верх главного здания Техасского университета – башни высотой в 93,5 метра – и открыл стрельбу, в результате которой были убиты и ранены 48 человек в самой башне и вокруг нее. Бойня продолжалась два часа, но в конце концов полиции Остина удалось окружить Уитмена, и офицер Хьюстон Маккой уложил стрелка двумя выстрелами из дробовика. Эта бойня стала ужасным потрясением для общества, не привыкшего к военным действиям на городских улицах в мирное время. «Во многих отношениях Уитмен заставил Америку осознать, что такое убийство и как беззащитны мирные люди в свободном открытом обществе», – пишет Гэри Лаверн в своей книге «Снайпер в башне»
[439].
Но тут на авансцену вышел мозг Уитмена. В течение нескольких месяцев до преступления Уитмен страдал головными болями и обратился к психиатру. В предсмертной записке он предположил, что страдает какой-то психической болезнью, и попросил следователей сделать подробное вскрытие, чтобы определить, что с ним произошло. При вскрытии была обнаружена опухоль неподалеку от гипоталамуса и миндалевидного тела Уитмена – эти участки мозга отвечают за контроль над эмоциями, – и тогда возникло предположение, что она, вероятно, и есть причина непостижимого злодеяния
[440]. Особенно охотно поверили, что именно опухоль изуродовала личность «техасского стрелка» и именно больной мозг заставил его совершить ужасное преступление, друзья и родные Уитмена
[441].
Джозеф Леду, специалист по миндалевидному телу, считает, что даже простого предположения, что опухоль могла как-то сказаться на поведении преступника, было бы достаточно, чтобы снизить ему срок тюремного заключения, если бы Уитмен дожил до суда
[442]. Нейрофизиолог Дэвид Иглмен заходит гораздо дальше – он утверждает, что случаи, подобные истории Уитмена, подрывают саму идею ответственности за преступления, поскольку доказывают, что определяющую роль в поведении играет биология мозга. Контролировать свою биологию мы не в силах – так можно ли заставлять нас отвечать за нее? Иглмен предрекает, что скоро «мы сможем выявлять паттерны на невообразимо малом масштабе микросвязей, коррелирующих с отклонениями в поведении»
[443]. Замечание Иглмена вовсе не так уж тенденциозно. Технология сканирования мозга уже позволяет наблюдать мозг преступников in situ, и это одно из самых обсуждаемых приложений фМРТ в наши дни. «Адвокаты сплошь и рядом заказывают МРТ мозга своих подзащитных и утверждают, что те не могли себя контролировать из-за неврологических нарушений», – пишет исследователь права Джеффри Розен и добавляет, что дошло до того, что «один суд во Флориде постановил, что отсутствие нейрофизиологических данных при вынесении смертного приговора считается основанием для его отмены»
[444].
Эти точки зрения наглядно показывают, как сильно влияние нейроэссенциализма, который здесь выражается в предположении, что у мозга человека могут быть неотъемлемые и, вероятно, не подлежащие изменению свойства, которых достаточно, чтобы истолковать природу действий этого человека, не только преступных. У такого предположения могут быть далеко идущие следствия. Если наш мозг служит причиной действий, которые мы не в состоянии осознанно контролировать, разве можем мы по-прежнему заставлять людей отвечать за их поступки? Нам следует объявлять виновным или невиновным в преступлении не человека, а его мозг. Нам следует не наказывать правонарушителя за биологические особенности, над которыми он не властен, а лечить отклонения, которые мы найдем у него в мозге, а если не найдем, изолировать его лишь в интересах общества, как не выпускали бы на дорогу неисправный автомобиль. Нейробиолог из Стэнфорда Роберт Сапольски едко замечает, что «хотя оценивать людей с чисто медицинских позиций и приравнивать их к поломанным машинам бесчеловечно, это все же не в пример человечнее, чем оценивать их с чисто морализаторских позиций и клеймить грешниками»
[445].
Мозг Чарльза Уитмена, лениво покоившийся в шкафу в Остине, служил воплощенным символом этих идей – а потом в один прекрасный день исчез. Мозговое вещество убийцы входило в коллекцию примерно из 200 неврологических образцов, завещанных Техасскому университету в конце 80-х. Лет через 30 фотограф Адам Ворхис и журналист Алекс Ханнафорд заинтересовались мозгом «техасского снайпера», когда работали над книгой об этой коллекции
[446]. Их исследование привело к открытию, что примерно половина препаратов, в том числе и мозг Уитмена, исчезли. «Это тайна, достойная хорошего детективного романа: сто препаратов мозга исчезли из университета, и никто, похоже, не знает, что с ними приключилось», – писал Ханнафорд на страницах «Atlantic»
[447]. Под пристальным вниманием СМИ исследователи из Техасского университета бросились разгадывать загадку и вскоре сообщили, что утраченные образцы, вероятно, были списаны и уничтожены в 2002 году как биологические отходы
[448].
